Ворох платьев красочных тонов и оттенков выглядывал из широкой пасти чемодана львиного цвета. Приближалась пора отпусков. Саша уже подстригла упрямую челку и сделала маникюр. Завтра – билет до Краснодара, часа три езды и… здравствуй, широкое море!

В дверь позвонили. Попивая вечерний кофе и, мурлыча песенку про мир бездонный, она распахнула дверь. На лестничной площадке стоял Сашка с третьего этажа. В руках у него был рюкзак и томик Окуджавы. Как всегда, не откладывая дел в долгий ящик, он скороговоркой выпалил:

– Молиниюзашитьикарманфонарикесть?

– Сумасшедший! У меня отпуск, я – на Кавказ, мы же договорились. Где я тебе фонарь найду?

Он посмотрел изучающе и заговорил, растягивая слова:

– На юг одной нельзя – пропадешь. У тебя в Выдрино дед живет, нужна карта на Соболиное. Вот где красота – Байкал! У тебя котелок и палатка. Завтра выдвигаемся. Или ты против компашки?

Компашка – это наши дворовые ребята. С детства – лето на десятерых. Вот и школа позади, и техникумы-институты, и работа… И нет зацепок, чтобы увильнуть, потому как «не замужем, не женат».

– Дуреха, деньги сэкономишь, здоровье поправишь. Ну, что тебе море? А бабуля твоя еще годик подождет. Сапоги и стихи не забудь!

Он полез на антресоли и скинул оттуда палатку, синий рюкзак с красной молнией, постучал по котелку крышкой и, протянув куда-то вглубь руку, извлек фонарик.

Саша упрямо смотрела на розовые ногти. Слышно было, как капает вода в ванной. Она опустилась на пол возле стенки, обняла коленки и отставила холодную кружку подальше.

Сашка сложил все вещи на диван, достал из кармана нитки, осторожно, будто они были хрустальные, положил их на свой рюкзак и, пятясь назад, на носочках выскользнул в дверь. Щелкнул замок.

 

За окном электрички мелькали высокие с янтарными стволами сосны, ажурные березки на фоне темных лап елей казались причудливыми накидками стройных балерин, выстроившихся то поодиночке, то в ряд для какой-то замысловатой картины… Подлесок расплывался линялыми лоскутами желто-оранжево-лилового цвета.

– Через 15 минут будем на месте, – Андрей, сдвинув залихватскую в полосочку шапочку, проверял снаряжение.

Бывалые походники растянулись вширь желтой Трактовой улицы, кеды поднимали рыхлую пыль, лиственничный дом с тяжелыми скрипучими воротами был на краю веселой улицы.

Вообще-то, дед нисколько не удивился славной компании, и одобрительно кивал головой.

– Хорошо, что мальчишек больше, девчонкам – только суп варить.

Он чертил план на клочке бумаги, обозначал на нем ориентиры, толковал про Соболиное озеро, про речки Снежную да Громотуху, принес с ледника квасу и проводил короткой тропой в лес.

Буквально сразу все провалились в сосново-еловый коридор. Верховой ветер раскачивал шатры мачтового леса, внизу назойливо пели одиночки-комары, прицельно целуя щеки и шею.

– Вдоль реки дорога одна, – звучал голос деда в ушах.

А и впрямь широкая тропа казалась торной, она слегка петляла, но все равно рядом стоял монотонный гул реки, то стихавший, то быстро-веселый, рассыпавшийся звонкими струйками по прибрежным валунам. Саша рассматривала яблочного цвета округлые листочки заячьей капусты, оторвавшись от земли, они парили над ней; сочные широко-горизонтальные внизу и уходившие лесенкой наверх, в треугольник, коричневатые розетки папоротников; желтые глазастые цветы куриной слепоты на высоких ножках. Здесь, в горах, вся растительность будто прибавила росту на вершок. Только муравьи были те же, что в Ангарске черные, да рыжие.

Солнце близилось к зениту, когда выбежали на пологий берег реки, упиравшийся в отвесную скалу. Тропка неожиданно закончилась уютным местечком, выстеленным мягкими лапками пихты. След тропы терялся в россыпи валунов, устилавших всю реку. Пробежав по ним, гуськом полезли вверх по каменистым уступам. Там, где был выход тропы наверх, пластинка из жести хранила женское имя в черной рамке. Отсюда, с обрыва, открывался чудесный вид на горные кряжи, большие и малые горошины белых и серо-запыленных валунов, сине-голубые воды реки, пронизанные солнцем, бездонное голубое небо. Саша зажмурила глаза, прозрачная слеза скатилась к подбородку, оставляя соленый след. Сашка поймал ее в ладонь. Каким она видела все это в последний раз? Может, все сразу случилось, и ей не было больно…

Дорога звала вдаль, записка старика осталась на круглом столе, покрытом синей в цветочек клеенкой. Впрочем, он говорил о 3-4 часах пути.

Тропа все больше сужалась, она теперь плавно огибала гору, змеей вилась по ней, то спускаясь, то поднимаясь вверх. Река теперь была далеко внизу, и сюда не доносилось уже ее торопливого говора. Плотно прижимаясь к отвесной скале рюкзаками, и упираясь ногами, Димка передавал по цепочке нарезанные как попало складным ножом куски сала и ломти хлеба. И ведь не прижмешь его к стенке – больше одного куска в одни руки он не дал. Сашка молча протянул Саше свой кусок. Испив водички, продолжали полет.

Как это прекрасно: припадание к горе, крутая тропка, небесная дымка, орлы, парящие над изумрудной зеленью, и вдруг чаша семи водопадов…

Отвесно падающие с головокружительной высоты вниз блестящие струи воды, узко вырывающиеся из горы и расширяющиеся книзу с пенными барашками по краям, как молчаливые исполинские бороды лежали в густой зелени. Так и захотелось увидеть лицо мудрого властелина, хозяина главной бороды… Солнце высвечивало белые ленты в зеленых бархатных складках, дух замирал от восхищения! Как жаль, что невозможно было достать фотоаппарат. Теперь, как на негативе высветился ужас всего положения. Золотистый шар уже садился за гору. Федор прежде заметил в середине горы один уступчик, на котором вполне могла поместиться одна палатка.

Саша и Лариса шли последними, впереди маячила спина Сашки, он сдержанно подгонял девчонок. Сумерки вползали в ущелье. Вдруг раздался треск сучьев, и Сашки не стало. Лариса ойкнула. Сашино сердечко екнуло, у нее подкосились ноги, она бы точно закричала, только звук пропал. Сашкин голос попросил поторапливаться. Теперь он шагал по нижней тропке и светил фонариком поверху. Накрапывал дождь, было ясно, что долгоног рассердится не на шутку. Палатку успели поставить до ливня. Вползали в нее по одному, стараясь вывернуть наизнанку мокрые куртки. Селедочный вариант вполне подходил для нынешней ночи. Даже есть не хотелось. Димка все же выдал всем по горстке сухарей. То один, то другой бок натыкался на что-то острое, Саша, уткнувшись в спину Сашки, долго смотрела в черный квадратик, пока глаза сами не закрылись.

Если бы запели первые петухи, то эхо повторило бы эту песнь многократно. Когда палатку убрали, взор Саши уткнулся в ржавую, лежавшую годами в траве консервную банку. Спуск к реке был стремительный, если не считать остановки: Сашу накрыл рюкзак сверху, когда нога поскользнулась и попала в проем между валунами. Сашка вытащил ее вместе с рюкзаком наверх. Хорошо, что все оказалось целым.

Солнце еще золотило два огромных валуна посередине быстрого течения, недалеко от стоянки... Саша ходила вдоль берега босиком. Черный гладкий, блестящий от воды, камешек сердечком очутился в руке. Через минуту, он стал серо-пепельного цвета…

Интересно, где же мост на другую сторону реки, о котором говорил дед? Мальчишки отправились искать переправу. Вести были плачевные: переправу снесло, и теперь люди на том и этом берегу пытались ее наладить. Два ствола унесло недалеко, они мирно спали в речной заводи, а вот два других нужно было рубить.

Девчонкам досталась подстилка из пихты близ горы. Рубили костер шалашиком, он деловито гудел, поторапливая котелок. Кулеш получился на славу. Далеко за полночь звучала Андрюшина гитара…

Только к середине другого дня переправа была готова. С другого берега пришли москвичи. Они поднимались по реке Снежной на байдарках, везли оборудование для исследования. Байдарки уплыли, снаряжение утонуло. В чем были, в том и выгребли. В день по горе – трое суток шли до переправы. Одежду, деньги и адрес Сашиного деда – вот и все, что они смогли им дать. Другие ходоки поделились картой. Путь до Соболиного озера – день пути. Оно действительно напоминало фигурку крадущегося соболя на охоте.

 

Щелкнул замок. Саша осторожно положила рюкзак и камешек сердечком на диван и раскрыла томик Окуджавы. На первой странице рукой Сашки были написаны три слова. Ворох платьев красочных тонов и оттенков расплылся в широкой пасти чемодана львиного цвета.