Оле
Почитай-ка сказку, милая, вслух.
С тихой поступью дождя по стеклу,
собирая наваждения в горсть,
входит в дом без приглашения гость.
Что, не видишь?
Мне б точней описать...
Птичьи перья в вороных волосах,
за плечами плащ — отрез темноты,
а в глазах его усталая стынь.
Говорит: «идём со мной, вышел срок,
обращаться можешь просто: Нушрок».
В лунном свете амальгама блестит,
мы шагаем,
мы за гранью,
в пути.
Едкий запах пыли, жа́ра, тоски,
мельтешение одежд шутовских.
У стекольщика лишь злость на лице,
голосит: «покрепче б выковать цепь,
навязался Гурд на шею, смутьян».
Йагупоп до изумления пьян:
кровожадности в нём нет ни на грош —
да присутствовать обязан король
там, где головы летят на помост.
Звон фонтана, гул толпы: всё слилось.
Город рушится,
осколки-клыки
в кровь кромсают.
Кто-то шепчет: «беги!»
Исковерканной улыбки оскал,
Пальцы-когти рвут предплечье — «догнал!»
За стеной из камня снова стена,
к ней прикован,
беззащитен и наг,
не узнаю, где спасительный ключ.
Отражённый чад морозно-колюч,
и толпа — с большими пальцами вниз —
будто сонмище некормленных крыс.
Замерзаю, продолжая гореть,
бесконечная не-жизнь и не-смерть.
Побродяжничай, не ведая зла,
в королевстве из кривого стекла.
Но когда сомкнутся тени плотней —
не смотри, родная в зеркало...
Нет!
