Трын-трава, или…
Завизжит зайчиха, теряя страх,
— сколько можно зайцам дрожать в кустах!
Кроме — след запутать, к норе спешить,
ничего такого, что для души.
Просыпайтесь, дети. Свои носы
окропите капельками росы.
В путь-дорогу дальнюю собрала
горстку чёрной падалки миндаля.
Стихнет вой койотов. Едва-едва
просветлеет лунная голова,
как зайчиха-мать поведёт зайчат,
наказав им зубками не стучать.
Там, в индейских прериях — трын-трава,
не успеть к восходу — сгорит дотла,
помогает вытравить страха ком,
что впитался с заячьим молоком.
Дети спросят,
— вырастут вдруг клыки?
— Нет, другое, сущности вопреки —
злость такая лютая, что терзать
сможем плоть живую зверью под стать.
И поджавши хвост, задрожит койот
и барашек глупый, что речку пьёт.
И воспрянут зайцы, посмотрят вдаль —
белоснежным кружевом цвёл миндаль,
на лугах — ирисная карамель,
а хмельная пчёлка из хмеля — в хмель…
Не дойдут до цели, кляня судьбу —
не дано к спасенью найти тропу.
Заплутают зайцы, свернут туда,
где в голодных сумерках ждёт удав…
Одиноко снова взойдёт луна.
И зайчиха-мать побредёт одна.
Не страшны ей больше ни жизнь, ни смерть,
ни — с каньона камешком полететь…
