«Мастер — человек, расставляющий указатели на этой дороге: из дерева, камня, металла, бумаги и чернил»

(Э.Пашнев, «Девочка и олень»)

 

 

Написать эссе по «Мастеру и Маргарите» - дело безнадежное совершенно, заранее обреченное на провал. Потому что все уже сказано-пересказано и разобрано-переразобрано (в том числе на цитаты) людьми образованными и сведущими. Делиться восторгами тоже как-то глупо, да и не люблю про личное говорить на публике. А «Мастер» - не просто личный, а даже интимный. Мой.

 

Это был роман с романом, определенно. Экспозиция, завязка, кульминация, развязка, эпилог – все как полагается. Стадии эти всем прекрасно известны – общие места, у всех все одинаково. Разница всегда в эпилоге: жили ли долго и счастливо, а главное – вместе или поодиночке? Вот про эпилог и расскажу.

 

…Много лет назад – не важно, сколько - февральским днем я ехала из универа на троллейбусе и везла домой настоящее сокровище – репринт того самого журнала «Москва», № 11, 1966 года, в самодельном переплете коричневого ледерина. Как водится, на одну ночь. Конечно, не утерпела, заглянула краем глаза – и пропала. Это была любовь с первого взгляда, слова, предложения. Меня втащило в роман немедленно и навсегда. Я не сумею сказать, что меня так поразило – думаю, и никому не удавалось.

 

То, что действует оно не на всех – это я поняла сразу. Потому что я же не могла пользоваться этим в одиночку! Я зачитывала вслух куски текста, заходясь от восторга, буквально кому попало – однажды досталось даже безвинной женщине, севшей рядом со мной в автобусе. Некоторые хохотали и замирали от восторга вместе со мной. Были и сильно недоумевающие: чему тут поражаться? Невнятной галиматье?

 

Как объяснить, чем был для меня этот роман? Понятия не имею. В чудесной повести Э.Пашнева «Девочка и олень» о гениальной Наде Рушевой есть все объясняющая фраза: «Для тех, кто читал, для них вот только скажешь «Мастер и Маргарита» — и все ясно». Некий пароль, по которому безошибочно узнают своих.

 

Нет числа книгам, статьям и фильмам, объясняющим феномен «Мастера» - и я годами читала и смотрела все, до чего могла дотянуться, чтобы снова убедиться: это можно разъять на детали, но понять, как это работает – нельзя.

 

Конечно, все это чтение, вокруг и вглубь, означало прежде всего причастность, возможность прикоснуться опять, попытаться постичь все слои и смыслы, вложенные в лучшую книгу на земле.

А уж как хотелось попасть в подъезд, где располагалась нехорошая квартира, прочесть мемориальные надписи, оставленные такими же ушибленными, как я, подышать сакральной пылью и кошками! Не вышло…

 

В общем, роман с «Мастером» длился годы, постепенно сходя на нет – такова судьба всех больших увлечений в моей жизни: вылюбить дотла, дойти до сути и, в зависимости от того, что осталось на дне, в осадке, сохранить воспоминания – приятные или нет.

 

И вот опять февраль, Москва, нереальная, как сказка, и на душе простор от полной свободы и тепло – потому что друзья. Полное совпадение желаний: я хочу смотреть, они жаждут показывать.

 

Лоснящиеся вестибюли метро (привет тебе, Х.!), Воробьевы горы с напрочь затянутым внезапным туманом панорамным видом на Москву, ирландский паб и космополитическая «Шоколадница»; солнечный Гоголь и Маяковский, строго наблюдающий за качелями у метро; лубок Красной площади – заветренные елки у катка и русский сбитень, наливаемый смуглыми руками дружественных не вполне русских продавцов; спектакли и кино, - и тихий вечер в тихом баре, работающем последний день.

 

Мегаполис, XXI век.

 

Назавтра был понедельник – а, стало быть, богатая культурная программа сильно сужалась по причине традиционного выходного. «Пошли к Булгакову, - предложила подруга. – Нехорошая квартира закрыта, но работает какой-то Булгаковский дом в подъезде напротив». Разумеется, я согласилась – надо же было куда-то пойти… Но без особого желания. То есть - если вы любили, а предмет вашей любви скончался, и вы лет двадцать спустя решили положить пару гвоздичек на его могилу – вы примерно поймете мой энтузиазм.

 

И вот. С облупленного порога, с затертой скамеечки в стиле ар-деко, с заслуженного почтового ящика с надписью «Письма Мастеру» началось волшебство: это был портал в Юность, в Счастье, в Историю и Литературу, полет в прошлое, будущее, к черту на кулички. И с первого вдоха там, внутри, еще не видев нифига, мы поняли главное: Булгаков – здесь.

 

Обшарпанные полы и обветшалые обои, безымянный примус и «Образцовая Ундервудъ», медный кран в сортире, голова Берлиоза под колесами трамвая, проезжающего через узкий коридор, зеленоватые от патины купидоны на люстрах и отчего-то - карандашный портрет Рэдклиффа, Почта Любви, «Книга сбывшихся желаний» (все смешные невозможно) – тысяча мелочей, которые я фотографировала без остановки. И рисунки нежно любимой Нади Рушевой – так все сошлось...

 

И буфетная, где сидели какие-то дамы, занимаясь своими делами – было четкое ощущение, что они тут не просто кофе пьют по случаю, а остались с тех времен, с прошлого посещения Москвы Воландом.

 

И – вахтер. О, этот вахтер… Про которого подруга мне шептала: «Ты видела? Видела? Обязательно надо бы сфотографировать!»

 

Одним словом, это было место с сумасшедшинкой, определенно – надо ли говорить, что еще и поэтому мы почувствовали себя как дома?..

 

С порога на нас обрушилась вся эта веселая таинственная мелочевка, я крутила головой и ахала, щелкая затвором, и ровно в тот момент, когда я замерла у внезапно выехавшего на меня из-за угла трамвая, из-за другого угла на меня вышел тот, которого надо было фотографировать обязательно. Разумеется, я немедленно пристала с просьбой – и, конечно, он стал делать вид, что поражен ею и вообще к такому не привык. Старый кокетун!

 

Он явился через двадцать минут, когда мы в буфетной разламывали хрусткие печеньица с обтекаемыми предсказаниями, и уже сам стал к нам приставать – в приличном, конечно, смысле.

С ходу мы узнали, что именно тут и был написан «Мастер» - нехорошая квартира была и впрямь нехороша: Михаилу Афанасьевичу мешали работать шумные соседи.

 

Рассказчик был что надо. Форма белого офицера, маска сурового мачо, подтрунивания без улыбки, шутки и байки – и отрепетированные, и импровизационные, – какие-то мистические случаи и исторические экскурсы, таинственная история появления в музее бронзовой головы Берлиоза и аутентичных трамвайных рельсов и, не менее таинственная – пропажи его собственной зажигалки.

 

После упоминания о зажигалке мы переместились на улицу покурить, услышали невыдуманную историю дома на Садовой и еще массу всяких разных личных – уже недоказуемой степени достоверности. В частности, про целительную силу рук и экстрасенсорные возможности.

 

Уходить не хотелось категорически – хотелось войти вовнутрь, взять кофе в буфетной, обтянутой красным плюшем, читать и гладить толстого нахального кота с предсказуемым именем.

 

Но нам пора было бежать…

 

На прощание мы сфотографировались, обнявшись с обоюдным удовольствием. Меня отчего-то ощутимо тряхануло.Наверное, всему виной промозглый февраль, сыплющийся мелкий снег. И все же, все же…

Без дьявольщины тут точно не обошлось.

 

Мы тепло распрощались – до следующей встречи. В дверях этот гений места обернулся - и шагнул в портал.

 

А мы вышли на Садовую. Мы вышли, и Булгаков – тоже. Об руку с нами. Снежок повалил гуще, сыпался секретными блестками Макропулоса, задул ветер, пространство чуть сдвинулось, и двадцать первый век калькой наложился на двадцатый. Меня приняла булгаковская Москва - та, в которую я так хотела попасть в юности. Да я и чувствовала себя опять юной - благодаря Михаилу Афанасьевичу. Мастеру, с которым невозможно расстаться. Гению места.

 

P.S. Автор все понимает и сам. Но написалось вот так...