Пишу тебе при свете лампы. Уютным вечером. Беззвёздным.

Отряхивают ели лапы. От снега. За окном морозным...

...Что для меня - моря и реки. То для тебя - ручьи и лужи.

И великаны-человеки. По ним шагали неуклюже.

Меня не сразу разглядели. Мужчины. Ростом с три аршина.

Под лупой взглядами раздели.

И кто-то брякнул:,, Вот страшила! "

Один назвал меня мышонком. Другой - костлявой коротышкой.

В копне одежд на теле тонком. Я не была, конечно, пышкой.

Но, рассмотрев меня под лупой. В тот вечер. Осенью плаксивой.

Лишь ты нашёл меня неглупой. Миниатюрной и красивой.

Меня за пазуху ты спрятал. Нарвал мне в зарослях малины. А дома мне обед состряпал. И завернул в шарф мягкий, длинный...

Ты наряжал меня. И нежил. И, словно с куколкой, игрался. Чуть первый луч в окне забрезжил. Однажды ты в поход собрался...

Я для тебя плясала, пела. Мечтала: за тебя я выйду! Но только ягодка поспела. Привёл ты в дом супругу-дылду.

Вы целовались-миловались. А мне глаза не завязали. И соловьи так заливались. Как заливалась я слезами.

Твоя жена щелчками пальцев. Меня порою с ног сбивала. ,, На мужа моего не пялься! "- орала сверху мне, бывало...

Не знала я, куда мне деться. А ты, худой и бородатый. Любил жену, качал младенцев. В ладонях. Как меня когда-то...

А дети выросли. И стали. Меня пинать, сбивать щелчками. Совсем плохие дни настали. На сердце лёг печали камень.

Быть надоело лилипуткой. Хотелось с кем-то жить на равных. И я уехала с попуткой. Не попрощавшись. Утром рано.

Твой тёплый шарф я не забыла. И каждый раз. С тоской. Под утро. Я вспоминаю. Как мне было. В твоём шарфе тогда уютно...