Бабушка сказывала.

 

Как напечёт шанег картофельных, да пирога разборного с повидлом,

как сядем-засядем – дымок от вкусноты издалека видно.

И давай по кругу чаи гонять.

 

Говорила всё больше про деда –

любила его, ни дать ни взять.

Так вот. Да.

 

А дед, значит, бабушку.

И путешествия.

За границей успел побывать – пешим шествовал.

Особливо Германия ему была по душе.

 

– Душа, – говорит, – от неметчины той в неглиже.

Нараспашку, значит.

 

Порядок любил и всяку механику –

всё то, чего в той Германике

от нарождения навалом.

 

– А они нам, немчура эта, своим порядком да по сусалам…

 

Это он в сорок пятом-то го́де там был, в Берлине.

С тех пор только в России-матушке, в Украине,

да в Белоруссии… Было б с чем

в Европы.

На тебе. @опа.

 

А путешествовал он с Сенкевичем.

По телевизору.

Это такой мужик, который вел передачу

«Клуб кинопутешествий».

И вот, значит,

поехали они с Юрой (так он Сенкевича по-свойски) в Мексику –

ну все про неё слышали, чего там, чай не ку-ку.

Кетцалькоатль, Тескатлипока, Уицилопочтли…

Тьфу!

Язык сломаешь на нервной почве.

 

А там про текилу разговор. Ну что – знакомые рельсы.

Слушал дед, слушал, смотрел на все дела эти, да и подогрелся –

захотелось ему тоже к прекрасному приобщиться, заморскому,

ведь, как ни крути, не будешь сыт одним только бабкиным морсом.

 

Хотелось этой самой текилы.

Вот и придумал – взял с подоконника кактус, размолотил,

порубал вместе с иголками то бишь – в мясо, в пюре,

всё это спиртом залил, нюхнул – хорошо амбре.

 

Дожидаться, пока настоится, не стал – пустое.

Встряхнул бутыль с чудодейным настоем.

Лимона не было – кислоту в буфете достал лимонную.

Сделал, как запомнил – лизнул кислое, прослезился,

потом кактусовки новорожденной намахнул – ох уж энти анти… поды, мексиканцы-бразильцы…

А уж затем – соли заместо, – вытер пот со лба тыльной стороной ладони –

умаялся.

Лизнул, крякнул – та ещё.

 

И молвил глубокомысленно:

«Вот она – соль земли русской, вот она – истина.

Истинно говорю».

 

Вскарабкался на тачанку свою

и тронул, куда глаза глядят.

Ног-то не было… неудобство…

В Берлине оставил.

– Какие там путешествия, – говорил, – баловство, лять.

Да и Бог с ним.