Недалёкое непрекрасное
Ой, дивные, о, диванные времена...
Как дела у головоньки? Как дела?
Всё как по Маслоу вниз, безгривого солнца близ.
Доброе утло – начнётся с коктейля молотого
кофе и мол: а как в турку не загреметь.
Буркаешь в облака.
Завтрак – мор и ковка по-корейски, недоеденная батьком
(что по срокам – на специи опирайся).
Следующая стадия мрака.
Сплошь одно вороньё.
Встав поперёк неба, гнут свои тёмные линии
рыбьи кости антенн, превращая пространство
в ноуваристый болью-он мёртвого инфоморя –
из спутниковых тарелок сёрбают его
аль-да-барановые жертвы побарабанных установок.
При ВК я, катаешь телегу пальцами,
снова и снова отрицая: ты уже там,
где: ржавый ЧСВ механизм диминутивит жизнь,
где: им перья, перья! а нам – не нам.
(Какие уж тут замашки!)
Подле страшного за-те-мнения орёт двуглавый
Оруэллом в двух главах, букв мошкарой закружен:
гласными и согласными, шипящими про себя,
по углам со-норными.
Мышь, лень и я – норушны.
Незаконченный сюрреал.
Бабки больших подъездов доядерны взводят споры.
Скроется вскоре, вскроется.
Над всем дядя стёба со звёздной своей высоты –
соскребает искринки мозга.
Натянутая страна звук издаёт глухой –
под руки поздно взятый расстроенный инструмент.
В положении цугцВанга (водит стеклянный глаз),
теряет со смертью свою тождевственность.
Вдох диафрагментировав,
не угодив в коллективную полицинацию,
через помехи рацио пробираешься,
наводишь грудную камеру.
Выставил резкость.
Всё, в объективе, замерло.
