Таська
— Таська! Оторвись от романов, гони корову на луг —
кричала бабка из форточки в яблоневый сад.
— Сама гони! — огрызалась в обратную Тая.
Бабка разгневалась, плюнула под ноги: «Дрянь-то какая!»
Провздыхала, пропыхтела, прочихвостила Таськину мать…
Всё равно полы самой намывать — плюнула дважды.
Таське неважно. С рождения — страшная, в шоболах.
Отец в селе оставил. Сам-то в столице — поди, развлекается:
бетон при заводе замешивает, припеваючи.
А дочь — страдалица в избе с удобствами во дворе. Не припоёшь!
О матери вспомнить нечего, но бабка клянётся — была…
— Простите, я травы-то пожру хоть какой-нибудь, а? —
послышалось недовольство с коровьим акцентом.
— Таська! Останешься без хлеба. Останешься без книг —
бабка стращала: лупила в окно, не жалея руку…
Девка захлопнула Драйзера — Драйзер убился лицом.
Он не считался ни хамом, ни сволочью, ни подлецом,
но, потирая на лбу [фигурально] синяк,
шелестит [прозаически]: «Сука!»
— Чёрт бы подобрал весь наш род! — проклинает дурная, ревёт.
Бабка с крестом: замолить не пытается — кается, бедная.
Таська не любит себя. Не мечтает. Не водит подруг.
Таська корову ведёт на болотистый пойменный луг —
пусть хоть она, без условностей всех, отдохнёт-отобедает.
Яблоки падают, бьются, как блюдца — изба в паутине.
Яблоко с гнилью, что Таськино сердце — на ветке нависло…
Бабка не холила сад: не дарила тепло, не просила тепла,
бабке наскучила жизнь, потому и другим ничего не дала.
Сад, словно девочка в жалком тряпье — одичал, но не высох.
