Стансы
Земную запуская круговерть,
продумал Отче каждую букашку
и занялся с сомнением смотреть
на жизнь, весьма похожую на нашу.
Букашка выросла и выучилась спать,
без боязни быть съеденной кукушкой:
расстеленная в бункере кровать —
залог рассвета и в Надыме, и в Алуште.
Вселенной — что секунда, что парсек —
всё с вечностью сравняется когда-то;
что ползая по взлётной полосе,
что думая об участи Пилата.
Букашка потянулась на заре,
подумала: уборная убога —
не хочется под звёздами стареть.
И поселилась в голове у Бога.
Какой же он огромный — божий мозг!
Не зря его назвали облаками,
Его бы одолжить кукушке в рост.
А Отче думал: нахрена мне тараканы?
...Когда сошла последняя волна,
и Ной, по сути, был уже не нужен,
букашка стала верностью полна,
но жить хотела всё-таки снаружи.
Ах да, кукушка — знай себе поёт,
изрядно, правда, куком заикаясь,
когда букашка, грея космолёт,
ползёт по взлётке, крестиком сверкая.
