Мне было лет десять...

Что чинили два русских рабочих на люльке, вторую неделю катаясь вдоль шестнадцатиэтажки, я не помню. Что-то красили? Но те две недели летом я торчала в Москве, опустевшей от детей и пенсионеров. Мечтала о даче, но почему-то не могла туда поехать, (ждала бабушку в отпуск?) мучилась. На даче свой, любимый мир из сада, реки, пруда, из подруг и друзей, из велосипеда, солнца и леса. Из полянок и полей, пикников и рыбалок. Из черники, грибов и дождливых дней за книгами по школьному заданию на лето. Лето...

А я - в Москве!

 

Пока ждала дачи, я гуляла с парой знакомых мальчишек с нашего маленького двора: пятиэтажка и шестнадцатиэтажка напротив друга друг. По-моему нас только трое из всей детворы и осталось, скучающих, во дворе...

 

И вот мы втроём как-то с этими рабочими в люльке подружились. То ли воду им таскали - попить. То ли сторожили что-то, оставленное внизу... Тогда ведь дети были куда самостоятельнее и храбрее - футбол на пустырях, зимой - хоккей прям на улице (машин было очень мало, всё дворы были в кустах и деревьях, в песочницах и качелях, а не в стоянках, как сейчас. Улицы были свободны). Но летом, в каникулы, мы маялись от скуки: так мало нас было в огромном городе. Гулять -​ почти не с кем. Все друзья в деревне, на даче, в спортивном лагере или на курорте... Компании собирались разношёрстные и скучные. И вот - развлечение: два молодых усатых дядьки, в люльке, красят, наверное, или конопатят панельную высотку.

 

Я - девочка, в шортиках и майке. В кепке. А приятели мои - дай Бог на пару лет старше. Но как-то сдружились мы с этими усатыми рабочими, да так весело провели неделю, что заставили рабочих прокатить нас в люльке повыше, а потом... А потом - пустить нас на самую крышу, на высоту!

 

Лазейки на крыши пятиэтажек, своих, и по соседству, мы знали. У пятиэтажек крыша опасная: металлическая, острым конусом, идёт почти сразу от перил заграждения. Сами перила - метр от силы в высоту, хлипкие, ржавые, - они пугали не меньше высоты. Гулять там негде, и опасно - скользко очень. Так что на знакомых крышах и на их воняющих голубями чердаках нам было скучно. Знакомо и неинтересно. Да и гоняли нас бдительные соседи и дворники от греха...

 

Ещё были подвалы, но там - тьма. Затхлый запах и пыль в палец толщиной. Страшно, грязно - неуютно. Залезешь туда на пять минут, потом отмываться - час.

 

А вот в шестнадцатиэтажке всё было на замках. А замок для десятилетнего, да закрытая дверь - они как вызов: "попробуй-ка влезь!"

 

В общем, одним жарким летним днём я, с друзьями и рабочими, оказалась на крыше мира - нашего микрорайонного московского мира. Ближайшая шестнадцатиэтажка далёко - в километре, не меньше. А подо мной, под нами утопали в листве дворы, дома, родные улицы, - и только теплицы совхозных оранжерей стеклянными шапочками-шкатулками поблёскивали до горизонта, до линии ЖД, за которой кончался знакомый нам мир.

 

Два взрослых мужика и трое ребят. Как звали рабочих, не помню. Один был старше, и с усами, второй моложе и веселее, и оба - в обычных синих робах, без перчаток, касок, страховочных строп и прочих наворотов. И мы, дети - в майках и шортах - на крыше, где свободно дует свободный ветер. Свободно светит летнее, такое близкое, солнце.

 

Помню плоскую чёрную крышу - площадку с парой низеньких труб вентиляции. Сплошные бетонные перила по пояс - не перевеситься. И не сломать случайно. Были мы там не долго. Рабочие открыли запретную дверь, что-то на крыше почистили, покурили, и мы все ушли. А железную дверь снова заперли на тяжёлый замок.

 

Была ли я счастлива в ту четверть часа, пока гуляла по крыше, гордая этой причастностью к тайне, дозволенностью, нарушенном табу? Наверное, да. Была. Только тайна оказалась заурядной площадкой над маленьким миром. А я - маленьким человечком чуть выше остальных.

 

Современные родители сошли бы с ума от ужаса: дети ОДНИ на крыше! Девочка с двумя взрослыми мужиками в замкнутом пространстве, ааа! Что они там с ней сделают!? Оох! Бедные дети!

 

Так и живём сейчас. Всего боимся, всё запираем, всюду требуем засов, замок, видеонаблюдение. И никуда нельзя...

 

Трус не играет в хоккей - и мы не играем в дворовый хоккей перемотанными изолентой клюшками, без всяких шлемов и всяких коньков; мы не гоняем в футбол на пустырях - там же опасно! - да и нет теперь этих пустырей, пустых улиц, и клюшек. Как нет русских рабочих, малюющих стены панельных домов. Как нет уже нас, живых и любопытных, доверчивых и осторожных, проводящих время за игрой в дочки-матери, салки, ножички... Наше время: трусливых и храбрых чудил и проказников, изобретающих что-то своими руками, выдумывающих игры, воображающих волшебные приключения, дерущихся на шпагах - прутиках, играющих в салки, в дочки - матери, в кукол, и в роботов, мастерящих доспехи, щиты и мечи, строящих во дворе шалаши и возводящих шлюзы на весенних ручьях - нас больше нет. И не будет уже. Никогда.

 

А крыша... С тех пор любая крыша, любая дверь, любая тайна перестали сильно волновать меня. Меня, воображалу из воображал, игравшую всё детство с мальчишками, потому что в куклы - скучно, а шитьё - для маменькиных домашних ябед, трусих.

 

Наверное, это лёгкое равнодушие от многого меня уберегло - от чужих постелей, от белого порошка на сумасшедших тусовках, от пьяных гонок по ночной Москве, и от массы опасных глупостей, скрытых от людей за тяжёлыми металлическими дверьми...

 

Но если летом я когда-нибудь увижу русских рабочих в люльке, спокойно и уверенно занимающихся своим делом, я обязательно напрошусь с ними на крышу. И - будь что будет.​