В клубе фотографов, где состояли трое приятелей, закрытие сезона отмечалось посиделками, в этот раз решили пригласить и вторые половины. Застолье разбавлялось фотоотчетом о досуге мастеров затвора. Антон показал народу майский пикник, где трое отдыхали семьями. Да показал так, что вызвал в семействах товарищей смерч и цунами. Вадик с Толяном огребли от своих благоверных, увидевших на большом экране родные целлюлитные ножки, перекошенные поедающие рты. Вопрос "какого пса ты это выставил" не поверг Антона в раскаяние, он объявил это "креативчиком", которым немного повеселил народ.

Троица продолжала общаться, ходить в путешествия за снимками, но осадочек память сохранила.

Однажды приятели заметили изменения на лице Антона: прикус стал несколько иным, над верхней губой обозначился небольшой провал, а в дикции появились новые оттенки. С коронками явно произошла авария, но Антон не подавал виду, а при разговоре успешно маскировал дефект, даже улыбаясь.

Вскоре у Вадика родился план возмездия недавнему обидчику, понравился план и Толику. Было решено поймать в кадр беззубый рот Антона, благо намечался удобный случай.

Проходило очередное награждение победителей фотоконкурса, среди них был и Антон. Каждый выходил, принимал поздравления, говорил. К выходу Антона Вадик стоял вооруженный крупным объективом. Быстро заработала кнопка затвора, охотник всматривался в лицо крупным планом, а также бил вслепую, едва лицо начинало говорить или выражать эмоции. Тем временем Антон демонстрировал мастерство мимической эквилибристики. Вот глаза его сияют, рот растягивается в улыбке, а потом возвращается на место, прежде чем ему открыться. Губа верна долгу, надежно защищает родные обломки от посторонних глаз.

Антону явно нравилось торжество, он рассказывал воодушевленно. Но губа всегда на долю опережала нежелательный конфуз. Вадика же такой расклад изрядно удивил и огорчил. Нигде не обнаружилось ни прокола, ни щербинки на лице фотомишени, иногда, правда, в кадре появлялся нижний ряд зубов, стройный и никому не нужный.

Вадик не унимался, затея теребила воображение, искала новые формы. В одном из походов он заметил, как бойко Антон закатывается смехом в темноте. Тогда как при свете он всегда сдержан, позволяет себе лишь контролируемую улыбочку или хихикает с закрытым ртом.

Иные бы остановились, но эти решили действовать наверняка. Новая идея предполагала взять в поход ещё одного человека...

Вадик представил своего знакомого как незаурядного остроумного поэта и гарантировал хорошее настроение в походе. Вскоре этот обаятельный и оригинальный расположил к себе всех.

Маршрут пролегал вдоль реки, минуя лес, первозданные заросли, деревеньки. Было что поснимать и о чем поговорить. Творчество, быт, философия, юмор — живо сменяли друг друга, и поэт везде преуспевал, с интересом наблюдая за увлеченными фотографами.

Толик ползал на животе и делился открытием, обнаружив удачный ракурс: привычные композиции изменились, привлекли и интересные детали на земле.

— Приличная серия наклевывается по этому ракурсу. Как бы её обозвать? — в сторону поэта проговорил Толик.

Поэт сходу ответил:

— С высоты птичьего помёта.

Дружно рассмеялись, мужчинам идея приглянулась.

— Альберт, Вы любите природу, походы? — продолжил Толик.

— Это моя зависимость, иногда хожу писать на пленэр, как и вы.

— Ходите за вдохновением?

— И не только. За описанием. Смотрю, слушаю, люблю вживую. Яркие впечатления поэта собственно и есть поэзия. Просто не все хорошо знакомы со своим внутренним поэтом. В данный момент мой сюжет — это вы, что-нибудь напишу или куда-нибудь вставлю.

— Стихи о фотографах?

— Я больше прозу пишу.

— Миниатюру? — поинтересовался Антон.

— Иногда и максиатюру, но в основном мини.

— А каков по-вашему критерий истинного писателя?

— О-о-о-о, — прострочил Альберт и с улыбкой ответил: "Потение подмышек в процессе"...

У речки с видом на деревеньку сделали привал.

— Что-то вы мрачные, как Средневековье, — проговорил Альберт, доставая к трапезе винишко из рюкзака. — Сейчас вы станете мягкими, как знак, и даже немного фигурными, как катание.

— Че-го? Да, малек устали, не молодые, — молвил Вадик.

— Это я на вас прилагательные испытываю.

Антон, прикрывая рот рукой и подергивая плечами со смеху, ответил поэту: "Они не въехали... Надо запомнить... прилагательные".

— У нас тоже есть. Хотели перед ночлегом. Ладно, за знакомство, — произнес Вадик.

Трапеза ещё более породнила всех.

— А женщины Вас вдохновляют, Альберт? — внес лепту в поддержание поэтического тона Толик.

— Конечно. Недавно встретил знакомую и решил преподнести ей избитую фразу, немного подправив её по ситуации и вдохновению: "Я не узнаю Вас без грима". Дальше уже разговор не клеился, похоже обиделась.

— Понимаю Вас, — поддержал Толик, наиболее пострадавший от супруги после того казуса в клубе.

— А о чем сейчас пишете, Альберт? — с нескрываемой симпатией поинтересовался Антон.

— Из последнего — о поэте, который работал пекарем. Ему надоело писать на бумаге, отправлять в издательства, он решил писать стихи на тесте. Каждое утро раскатывал листом на столе тесто и тонкой палочкой творил поэзию. После сминал лист в комок, лепил из него булочки, отправлял на прилавок. Вскоре пришел продавец и стал ему рассказывать неожиданные отзывы покупателей...

— Друзья, нам пора двигаться. Надо до темноты осилить остаток русла и установить палатку. Дорогою договорите, — растормошил засидевшихся Вадик.

Антон находил всё больше общего с Альбертом, интересные темы увлекали. А когда стемнело, все четверо разместились в просторной палатке.

— Мы явно заслужили отдых, горизонтальные позы, это пение птиц, — заговорил Толик после общей паузы.

— Когда их слышу, думаю о том, что умру, так и не узнав, чей голос радовал меня, тревожил душу, — отозвался Альберт.

— А трещит коростель, бродяга лугов и полей, — поддержал Толик.

— Альберт, ты же юмором богат, — стал направлять разговор в нужное русло Вадик. — Как рождаются твои веселые рассказы?

— Юмор вокруг нас повсюду, только не зевай. Разный — от едва уловимого до черного. Вчера слышал, как в деревне соседи ругались. Он ей говорит: "Почему всю зиму ем гнилые овощи, которые сам вырастил?!" А она ему: "Надо сначала есть то, что портится. А пока мы это едим, уже и хорошее подгнивает. Я-то здесь при чем!" И вообще, деревенская тема забойная. Живёт там и такой чудак, который вызывал то пожарных, то милицию с целью прокатиться обратно с ними в райцентр. Получал удовольствие от самого процесса — имитировал пожар на траве или пропажу вещей на участке, вызывал, составляли протокол, а назад героем с ними в доблестной машине. И верили. Но прокололся на "скорой". Вычислили. Огреб от врачей по полной. Разве можно о нём не писать?

Антон заржал, не сдерживаясь. Темноту внутри палатки внезапно озарила вспышка фотоаппарата. Смех прекратился.

— Сорри, ребята, проверил вспышку, готовлюсь к выходу на рассвете, — успокоил Толик.

Альберт продолжил:

— А в молодости наслаждались такой забавой в деревнях: на сельской дискотеке с продвинутыми жокеями объявляли, что забыли привезти кассеты с попсой, и у нас с собой только музыка для продвинутых, под которую на западе танцуют. Включали им самый элитный джаз, не диксиленд какой-нибудь. А ребята с девчатами на полном серьезе подстраивали свои привычные телодвижения под аритмию джаза, интеллектуальную беседу инструментов, шелест барабанных кисточек. Это была поэзия!

Вторая волна смеха накрыла Антона, свободно лежащего на спине, человека с хорошим воображением и чутьем. Палатку вновь озарила вспышка. На этот раз никто не оправдывался, просто воцарилась тишина. А Вадик и Толик, уже не сдерживаясь, праздновали большой успех и рассматривали на мониторе фотоаппарата обломки под задранной губой и остатки моста над бездною зияющей глотки.