Среди прочего хлама и старой буржуйки...
Среди прочего хлама и старой буржуйки
он сидит и читает чужие стихи;
и бегут по извилинам жгучие струйки,
и рождают видения не от сохи.
И в пылу этой схватки с неведомым чем-то
появляется чувство, как будто бы он
коренной представитель былого Сорренто
и ещё одновременно Пигмалион.
И берёт он не стеку, а ручку с бумагой,
и своей Галатее, в порыве таком,
сочиняет стихи, но, лишенный отваги,
прячет их под прожжённым слезами сукном.
И идут почтальоны куда-то куда-то,
И не нужен он им - Галатея молчит;
и однажды, с устатку и горя поддатый,
он дружку Иванову в сердцах говорит:
- И отправить невмочь, и порвать тоже жалко,
но на всё для любимой, поверь мне, готов, -
и ведёт его к топке, пылающей жарко,
добавляя сурово, - сожги, Иванов!
