«Не хотелось писать, лейтенант, но прости – не сдержался. Пустота изнутри заколола ежом и сжалась – страшно почувствовать запах знакомый. Сигарный. Рубаху к лицу приложив, ощущаю - не выдохлось счастье. Но, к черту! Неважно…

 

Бумажно и скомкано дни проживаю: три дня отступаем - три дня наступаем. А память скулит из остывшего лета и обрывает блестящую цепь еженощного сна: шаг назад - за спиною живая стена.

 

Вспоминай, лейтенант! Как мечтали, что встретимся после войны, забывали про плен, караул. Ночи были теплы и темны, и сильны… Расставались друзьями, хотя по уставу должны быть врагами всегда… Целый месяц прощальный подарок держал у виска… Не спускал. Smith & Wesson, заряженный русской рукой и натертый до блеска, лежит на столе. Забывался немецкий сто лет. Но пришлось вспоминать. Не суди, лейтенант!

 

Не вольны выбирать ни погоны, ни форму, ни сторону фронта, ни новый приказ. Зря свободу искал на войне, понимаю. Скребется немая тоска черной крысой. Пускай! Цель – в строке на бумаге. Близка, ледяна!..»

 

***

 

Лейтенант опускает письмо на подушку, подходит к окну, зажигает сигару и смотрит в искрящую бездну предсмертно и тихо. Из бездны блестит Smith & Wesson. Сигара блестит ориентиром.