Даже спустя много лет мне бывает приятно вернуться к этому странному эпизоду, совсем короткому событию, произошедшему со мною летом две тысячи восьмого. Тогда я только начал работать и часто бывал в самых разных местах, видел Петербург изнутри, бывал там, где большинство людей никогда не были.

 

Помню, в тот день стояла тёплая, немного переменчивая погода. То расцветало солнце, то набегали облака, а настроение было приподнятым. Есть особенные дни, которые что-то обещают тебе с самого утра, когда кажется, что сегодня что-то произойдёт, когда появляется странная уверенность в том, что ты делаешь. Это был как раз один из таких дней.

 

Мне назначили деловую встречу в одном из офисных зданий практически в центре города. Сама встреча ничего серьёзного не обещала, и, благодаря летней погоде и особому, предвкушающему настроению, я воспринимал всё как лёгкую прогулку.

 

Исторический центр Петербурга с его бесконечным разнообразием старинных домов и улиц, улочек и переулков всегда завораживал меня. Дома строгие и непритязательные, дома помпезные и только намекающие на былую роскошь, разноцветные и угрюмо бурые - все они сливались в единую разномастную карусель, в которой остро чувствовался дух былых времен и монотонность прошедшего сквозь века человеческого быта.

 

Офисное здание, куда я шел, неожиданно оказалось совсем не таким: невыразительная советская кубышка, с огромными чёрными окнами, изрядно покрытыми пылью, лишенная каких-либо архитектурных элементов, которые можно было бы выделить и описать. По своему посылу здание соответствовало «Черному квадрату» Казимира Малевича в его архитектурном эквиваленте. Скорее всего, стеклобетонная коробка выросла на месте одного из разрушенных в войну исторических зданий, и теперь она угрюмо пялилась сквозь пыльные стёкла на весёлость и пестроту прилегающих к ней построек.

 

Я вошел, и, миновав проходную, оказался в непривычно тёмном и длинном коридоре. В поисках лестницы на пятый этаж, куда меня отправили на проходной, шел, ориентируясь на дальний тусклый свет. Одинаковые шеренги запертых дверей без каких-либо признаков жизни за ними, выплывали на меня справа и слева, и, казалось, молча следили за моим продвижением в глубину здания.

 

Оказавшись, наконец, на лестнице, я обратил внимание на источник тоскливо-мутного дневного света. Он лился сквозь толстые рифлёные стеклянные кубы, так любимые советскими архитекторами. Поставленные один на другой, разделенные неряшливыми цементными швами, эти блоки заменяли на лестнице окна. Очевидно, лестница выходила этими оконными блоками во двор, потому что снаружи здание казалось почти монолитным.

 

Удивительно, но после третьего этажа мне попалось сразу несколько людей, которые спускались по лестнице. Я услышал чьи-то разговоры в коридоре четвёртого, и мне стало спокойнее, потому что здание больше не казалось вымершим.

 

Я взлетел еще на несколько пролётов, где лестница неожиданно закончилась, и оказался на довольно странной лестничной площадке, которая практически упиралась в низкий потолок, и с которой было уже никуда не подняться. Вдоль одной из стен втиснулось несколько старых кресел, взятых как будто из провинциального кинозала. Над ними в золоченной раме висела совсем уже неуместная здесь картина, кажется, с каким-то старинным пейзажем.

 

На одном из потрепанных кресел с изрезанной обивкой сидела она, та девушка, из-за которой я запомнил этот день, из-за которой я всё это, собственно, пишу.

 

Кроме нас двоих на площадке в этом момент больше никого не было. Сквозь стеклянные кубы прямо на неё лился неправдоподобно яркий для этой обстановки солнечный свет, в который она медленно выдохнула порцию сигаретного дыма.

 

Надо сказать, я несколько растерялся, вылетев на эту площадку, внутренне осознавая, что прошел нужный мне этаж. Осознавал я и то, что довольно долго уже молча смотрю на девушку с зажжённой сигаретой, совершенно не понимая, что я могу сказать, но почему-то чувствуя, что сказать что-то должен.

 

В этой тишине она затянулась сигаретой еще раз, и сигаретный огонек с сухим потрескиванием приблизился к её губам.

 

Честное слово, вся эта сцена великолепно бы смотрелась на черно-белой фотографии – солнечные лучи, вопреки всему пробивающиеся сквозь стекла, сигаретный дым, затуманивающий собой воздух, темные обшарпанные стены, светлая рама картины, неуместные здесь сиденья кинозала и яркое свечение, которое, казалось, то ли сходится на девушке, то ли исходит от её фигуры.

 

Молчание совсем затянулось, и я, окончательно смутившись, сказал только, что вероятно ошибся этажом, и мне нужно ниже.

Она пожала плечами, глядя на меня странно насмешливо, и, продолжая улыбаться мне в глаза, затянулась сигаретой еще раз.

 

Я невольно улыбнулся в ответ и быстро сбежал вниз по лестнице до нужного мне этажа. Потом бросил взгляд вверх на всё ещё освещенный светом пролёт и нырнул в темноту коридора, в поисках нужного мне офиса.

 

Минут двадцать ушло на практически бесполезную деловую встречу, из-за которой я оказался в этом здании. Почти сразу забыв о первоначальной цели своего визита, я рванул назад к солнечному пролёту.

 

Не знаю, на что я рассчитывал. Девушка, наверняка, уже ушла, ведь перекур не может длиться весь день.

 

Возвращаясь к этому моменту сейчас, иногда думаю, что в реальном мире можно было бы просто дождаться её, когда она снова выйдет на лестничный пролёт спустя час или несколько часов, прийти в другой день и так далее.

 

Но то, что все попытки встретить её снова будут тщетны я понял сразу, как только снова поднялся на «тот самый» лестничный пролёт. На площадке, которая за двадцать минут неожиданно изменилась, стояло несколько молодых людей, что усердно дымили в исписанный корявыми надписями низкий потолок. Свет, щедро лившийся из окна тогда, растаял, уступив место мутному серому полумраку. Исчезли странные кресла из кинозала, исчезла золоченная рама, стены стали казаться еще более мрачными и грязными, на полу захрустела пыль и цементная крошка. А самое главное – исчезло то ощущение чуда, чувство внутренней наполненности, которое я испытывал утром.

 

Помню, что, выйдя наружу, я специально перешел на другую половину улицы и стал разглядывать унылое строение, словно взгляд со стороны на само здание может что-то объяснить.

 

Здание это существует по сей день. Иногда, проходя мимо него, вспоминаю эту историю. Со временем, я стал называть это «встречей с Ангелом». Встречей короткой и яркой.

 

Скорее всего, из-за подсознательного чувства нереальности случившегося меня довольно быстро перестало томить чувство чего-то упущенного, перестала дразнить кажущаяся возможность прикоснуться к удивительным высшим сферам. Попыток подняться на ту солнечную площадку еще раз, я никогда не предпринимал. Точно знаю, что меня встретят только обшарпанные стены и мутно-серый поток жиденького дневного света.

 

Позже я написал стихотворение, в котором постарался передать ощущения от этой встречи. Больше всего людей смущает в нём то, что мой Ангел курит. Мне пишут что-то об испачканных сажей белоснежных крыльях, которые невозможно отстирать, и несовместимости ангельского образа и курения.

 

Но что я могу сделать, если так всё и было?