..злой ветер воет парией в трубе, пока ты спишь, я говорю себе,

составив лодочкой озябшие ладони: на пять восьмых спаси и сохрани,

и раствори печаль утрат в любви, пусть боль разлук вовек нас не догонит.

 

Надмерной безразмерною строкой пишу куда-то в небо: «милый мой..»,

за шелест букв хватаясь, как за звенья единой неисхоженной цепи —

в которой «бэ» и «мэ», и «не» и «ни», и «жи» и «ши» горчат без сожаленья,

без одобренья рук чужих и глаз, поскольку этот голос не предаст,

и это небо зиждется покоем: покоем хаоса, покоем темноты,

покоем ветра — чтобы вить мосты над одинокой и мятежной бездной,

над бесконечной тайной «да» и «нет», над пухом звёзд, над скальпелем комет —

бездонным августовским знойным одеялом так нежно укрывающим постель,

что хватит до апреля, и апрель придёт и зацветёт земным и алым.

 

Ну, а пока, по кромке февраля идём с тобой: заснежены поля,

как остро здесь я ощущаю слово — его выводит дудкой снеговой

сестра-позёмка, колет рот иглой и прошивает ниткою суровой.

 

Слеза кровит и просит замолчать, коль скоро на устах моих печать,

а руки заняты, вцепившись в грубый посох, там за спиной мешок, в мешке — стихи,

то каменно тяжёлы, то легки, и книжной пылью время их заносит,

и звёздной — небо.

Вон к ногам метель бросает прихотливо канитель, волчок,

силок, бесплотный детский лепет, обрывки от просроченных газет,

сухое тленье прошлых сигарет, и чай спитой, и птичьих крыльев трепет

над морем в южный полдень, трын-траву, сознание того, что я живу

пока дышу, пока клюёт синица в висок усталый, в горло, под ребро

за неуместной в зиму болеро, но я иду, и пишется страница.

 

И чтоб потом, в уютной тишине, в тепле приветных стен, где ты протянешь мне

ломоть посыпанного крупной солью хлеба, и я отвечу всем, чем буду — «да!» —

на три восьмых исчерпаны года, и цепью слов исхожено полнеба.

 

11.11.2017г. г.Пекин, Лунцзэ