Умаявшись за день от долгой утомительной ходьбы, разжёг на берегу неугомонной речушки костёр и завернулся в старенький, видавший виды, спальник.

 

Мерное журчание воды, создающее эффект неповторимой музыки волшебного органа, переливающего звуки по трубам времени, услаждало душу. Благозвучие, изредка нарушаемое всплеском, — крупная рыба залегала на дно, — разнобойным лягушачьим кваканьем, убаюкивало.

 

Даже щебечущий шорох в раскидистой кроне исполинского платана и жалобный скулёж одинокого шакала гармонично вплелись в колыбельную природы.

 

Сознание, уже окутанное дрёмой, уловило отголоски необычной трели: «пии-пии-пии…» Это сокол, обозначив своё присутствие в вышине, исчез в сгустившейся черноте ночи.

 

Я медленно проваливался в глубокий сон, каждой клеточкой чувствуя спокойную вибрацию планеты.