Экскурсия предстояла долгая и содержательная, поэтому нам вместо завтрака выдали пластиковую коробочку с пропитанием и еще до свету вывезли (почти спящих!) на автобусе. Долго ехали пустынной дорогой, вокруг – скалы, песок, убогие жилища, словно шалаши из бетонных плит – всё унылого серого цвета, сухо и безжизненно. Незримая перемена почувствовалась с приближением к Нилу: свежий ветерок, ослики, тянущие вороха зеленого тростника, пальмы, какие-то цветущие кусты.

Время от времени автобус останавливался, и экскурсовод приглашал нас в очередной магазинчик или мастерскую. То это была косметическая лавка, в которой производили масла из самых невероятных растительных компонентов, вплоть до семян моркови. То это заведение с камнерезной продукцией: тончайшие чаши из яшмы и нефрита, кубки и кувшинчики из белого оникса, нити разноцветных бус. То закуток, в котором изготавливали из папируса по древней технологии свитки с рисунками и письменами.

Объединяло их всех, по рассказам экскурсовода, одно: вся эта изумительная роскошь производилась издревле для снаряжения человека в потусторонний мир, и тончайшие полотна, и масла, и свитки, и кубки. Мой спутник прошептал язвительно на ухо: «Похоже, они жили и работали на этом свете лишь краткий миг, чтобы успеть собраться на тот; возводили пирамиды, рыли норы, готовили саркофаги, бальзамировали, наряжали, зерно и вино в дорогу запасали…»

Похоже. Особенно укрепишься в этом мнении в Долине мертвых, в дебрях каменных обелисков, руин и колонн Луксора. Колонны меня потрясли особенно. В нашем представлении эта архитектурная деталь исполняет исключительно несущую функцию. Здесь же громадины в три обхвата, испещренные рисунками, барельефами и пиктограммами, стояли толпой, подпирая…небо. Какую они несли ему информацию? Экскурсовод пожал плечами: «Это разговор между царями и богами, нам неведомо…»

Значит, не расшифровано. Но сам по себе канал связи, обозначенный этими гигантскими каменными свитками, несколько тысячелетий вертикально торчащими под открытым небом, очень впечатлял. Сочинить, высечь на глыбе послание барельефами, поднять и поставить вертикально… Наверняка доносили Небу что-то очень важное!

В Долине мертвых царей перед тем, как нас вывести из автобуса, экскурсовод предупредил: «Ничего не снимать на камеру, отнимут аппаратуру, и жаловаться будет некому, запрет очень строгий. А вы еще представьте, что потеряете при этом всю предыдущую съемку – обиднее, чем потерять фотоаппарат!» Я пожимаю плечами: не снимать, так не снимать. И весь последующий путь по прохладным подземельным коридорам лишний раз убеждаюсь, что снимать тут на самом деле и нечего.

Мы спускаемся по ступенькам, заворачиваем налево, свет тусклый, стены и скругленные своды испещрены рядами значков и рисунков. Я, кажется, даже слышу этот густой непрерывный шепот то ли умерших, то ли сопровождавших их в такой таинственный и завидный потусторонний мир. Что за страсть у египтян к этому непрерывному исповедальному словоизвержению? На свитках, на саркофагах, на стенах и потолках, сосудах и постаментах... Шепот громче, гуще, он обретает силу гудящего хора, своды потолка то выше, то прижимают идущих, заставляя кланяться. Вдруг прямо перед собой я вижу огромную Тень, стекающую с потолка, по стене, упирающуюся ногами в земляной пол, она в набедренной повязке, с высоким головным убором…

Черт побери, какой кадр! Я выхватываю цифровик, навожу и щелкаю. Вспышка! Да, я забыла отключить вспышку – и на этот блик моментально оборачивается вся группа, и уже бегут ко мне два смотрителя. Эти толсторожие арабы в длинных рубахах хватают меня за руки, трясут как грушу, а экскурсовод грустно смотрит издали и разводит руками: я ведь предупреждал! Мой кавалер куда-то моментально исчезает, а я, посопротивлявшись и поняв, что сила ломит не только солому, отдаю им аппарат. Обидно так, что не высказать. Опускаюсь на ступеньку и закрываю лицо руками.

Тишина. Вдруг чей-то тихий спокойный голос с вопросительной или скорее утвердительной интонацией произносит: «Русская?» Поднимаю лицо и киваю, а кто еще может так по-идиотски, получив внятное предупреждение, нарушить его? Надо мной стоит кто-то третий, с лицом смуглым, худощавым, строгим, и с посохом. Тень с потолка исчезла, в голове у меня мелькнуло: «Материализовался!»

Не спуская с меня глаз, он произносит несколько слов – точно не по-русски. Смотрители недовольно пожимают плечами, отдают мне камеру и уходят, ворча. Группа тоже удалилась, и на какой-то миг я остаюсь наедине с этим… этой Тенью. Он (она?) произносит что-то укоризненно и успокаивающе одновременно, делает округлый жест смуглой рукой, опять что-то декламирует, качая головой.

Стою, как завороженная, потом тихо говорю: «Я вас не понимаю». Тень разводит руками, она меня понимает, должно быть, за многие годы всяких языков тут наслушалась! Указывает мне направление, в котором, наверное, ушла группа, и я, неловко поклонившись, бреду вслед за голосами. Прежде чем свернуть за поворот, оглядываюсь: Тень во весь свой огромный рост колышется, уплывает, исчезает. Никого.

Уже в автобусе вдруг является мой спутник: «А я платок обронил, пришлось вернуться, ну ты как, расстроилась?» Не реагирую. Подходит экскурсовод: «Ну что же вы, я ведь предупреждал, что заберут камеру, столько усилий пропало зря!» Не реагирую. За спиной попутчица из нашего отеля, тронув меня за плечо, успокаивает: «Ой, да не переживайте вы так, все эти их каменные идолы отсняты многократно, в любой сувенирной лавке купите, хоть в бумаге, хоть на тарелках!» Не реагирую. Цифровик совершенно точно у меня в сумке, но я боюсь к нему даже прикасаться. Стало быть, никто ничего не видел?

Автобус снова мчит по серой пустыне, иногда встречаются зеленые оазисы, ослики с кладью неимоверной высоты. На редких остановках нас окружают мальчишки и девчонки со всякой сувенирной мелочью. Покупаю кувшинчик, выточенный из черного базальта, потом белый полотняный шарф, длинный и тонкий. Почувствовав слабину, на меня накидывается вся галдящая орава. Наконец, я показываю им пустой кошелек, и черномазый пацан дружелюбно и очень выразительно машет на меня рукой: «У, русская рванина!..»

Я не могу удержаться от смеха и наконец-то окончательно прихожу в себя.

Темнеет довольно быстро, к нашему курорту мы добираемся почти в ночи. Хочется есть, спать, просто расслабленно вытянуть ноги. Но тут автобус резко тормозит и останавливается. Водитель выходит, долго с кем-то гортанно переговаривается и, вернувшись на свое место, открывает двери. По сигналу экскурсовода, мы в полном недоумении и перепуге выходим в ночь. Мой спутник тут же бесследно исчезает, на любую опасность у него безошибочная реакция! Вежливо отстраняя нас, в автобус входят люди в черных суконных куртках, с автоматами. И автобус уезжает.

Кто это, террористы?! Почему они нас не тронули? Что будет дальше?

Экскурсовод как-то непонятно успокаивает нас: «Нет, не террористы, напротив… Им надо… Нас сейчас подберет следующий, тут постоянно экскурсионный транспорт ходит. Поток».

И, действительно, примерно через полчаса подходит автобус, мы набиваемся в проходы, кому-то посчастливилось даже сесть. Мой кавалер машет с задних рядов: «Не волнуйся, я уже сел!» Мистика какая-то, как ему это удается?!

Дня через три отдыха, спокойного плавания и безмятежного поджаривания на белом песочке пляжа, я окончательно восстанавливаюсь и решаюсь полистать свою экскурсионную съемку. Всё цело: колонны, ряд круторогих баранов, смеющиеся девчонки с осликами, фелюги на волнах Нила... Мистическим образом исчез лишь тот самый кадр из Долины мертвых. Один.

Иногда тот давний защитник с лицом цвета эбонитового дерева является в моих снах, мы с ним подолгу разговариваем, каждый на своем языке, и прекрасно понимаем друг друга. Просыпаюсь умиротворенная и почти счастливая.

Кавалер мой давно и окончательно растворился в пространстве.