тревожа
В саду - звон колокольчиков:
не медовый, не серебристый, - чистый;
сталь ветров, напоенная ливнем,
чей смех, заливистый и игристый,
наполняет сентябрь, как вино - хрустальный бокал,
предлагая хмельную радость.
Солнце устало, и год от него устал,
и вечность показывает оскал,
погружая в праздность,
в анабиоз загружая жучков-паучков,
бабочек, и прочих крылатых тварей.
Даже ангел, застывший в дверях, клевал
то ли нимбом, то ли носом, не чуя опасность...
Сыпались листья, - жёлтые зубы старых древесных дев.
Плакали травы, стряхивая напев
долгого-долгого сна, тяжёлые изумруды…
Вот-вот, и в повесть войдёт Иуда,
и тридцать его негасимых звёзд,
что в кулаке Маяка, в штанах. И
рассеянный ангел обратиться в мучнистый страх:
выпадет манной, горькой водой всплакнёт,
жухлым листом тронет твой мир за румяную щёку,
за белую руку вместе с Иудой, качаясь, уйдёт в сухостой,
вместе с тотемным медведем заляжет в берлогу.
Будет глядеть в синеву и сирую хмарь до срока,
до вещего срока...
БЕЗМОЛВНЫЕ
Не пахнет ни весной, ни осенью, лишь тает в небе птичий след –
смешные серые вопросики летят в тиши, не зная бед.
Не зная радости, безмолвные, парят от солнца до луны;
спроси себя, зачем им проседи; спроси себя, о чём их сны.
Весна... Весна маячит мятная, но красный лист стучит в окно.
Луна упругая, румяная, роняет звёздное стекло,
и усыпает им дороженьку – "Поди попробуй босяком" –
Луна, невеста оловянная, лукаво шепчет в спящий дом: -
"Запеленаю стопы бархатом, и лаской раны излечу".
Но... бьётся сердце бесприютное: «Я не пойду, я не хочу!
Оставь себе стекляшки звёздные, и в бархат ласку спеленай. Луна!»
Луна уходит слёзная за серый дожденосный край…
А в том краю - гнилые яблоки, малина вяжется с травой,
и только жёлуди стеклянные стучаться в землю: "Жизнь открой!.."
И вьётся голубая молния по бархатистому стеклу.
И красный лист в оконце плавится, тревожа мёртвую пчелу.
