С потолка солнечные блики медленно переползали на выбеленную шероховатость, подкатывали к филенке, спускались по масляной синеве – и пропадали. К полудню солнце уходило в зенит, и только вечером, закатно отразившись от окон противоположного дома, угасало окончательно.

В палатах зажгли неяркий верхний свет, и тут же дверь распахнулась, вкатилась реанимационная тележка, а следом ввалились люди, сразу стало тесно и суетно. Валентин приподнялся, подпер голову рукой. Вокруг забинтованного и бессловесного пациента творилась какая-то лихорадочная, но, тем не менее, упорядоченная толкотня.

- В палате чтобы никого лишнего, наряд я поставлю у дверей, очнется – немедленно сигнализируйте, - распоряжался командирским голосом кто-то незнакомый.

- Да что вы, какие лишние, я и сам прослежу, - торопливо, только что не взяв под козырек, откликнулся главврач, Савелий Семеныч.

- А ужин сюда когда приносить? – встряла нянька.

- Какой ужин, хорошо, если к утру очнется, - подала голос и сестричка, - нет-нет, нам сюда и заходить незачем.

Тут Валентин, поняв, что вполне может остаться без ужина, шевельнулся, кровать предательски скрипнула. Все, как по команде, повернулись в его сторону.

- Это у нас что такое? - грозно спросил следователь, задрав бровь, глядя в упор на врача.

- Выздоравливающий. Он смирный, вы поймите, нет у меня свободных «одиночек», ваш случай…он ведь непредвиденный.

- Ну и вы поймите, что это надо убрать, мы должны исключить любой контакт!

Следователь упрямо продолжал говорить про Валентина, как про неодушевленный предмет. Главврач Савелий Семеныч сдался под натиском без боя.

- Да мы его можем хоть прямо сейчас выписать. Э-э-э… как вас, запамятовал… вы согласны домой? Да-да, я понимаю, нога еще не вполне, но мы вам и клюку дадим… Петровна, помнишь, тут оставалась кем-то забытая, поди, притащи! Марина, подготовь выписку, пойдем, я подпишу.

Один за другим все они вывалились в коридор, от Валентина ни согласия, ни просьб и не ждали. В полной растерянности он спустил с кровати ноги, сел. Среди бинтов в глазной щели тут же блеснул черный взгляд, прошелестело:

- Што…поперли тебя, пим бессловесный, без ужина остался?

Проскрипело что-то, долженствующее обозначать смех – и опять стихло, веки сомкнулись.

Обозленный Валентин поплелся в коридор, к караульному. Но расспросить его, что это за птица залетела в больничные покои, не успел, прискакала с клюкой Петровна, за ней семенила Марина с листочком выписки.

Через полчаса со своим потертым рюкзаком за спиной, опираясь на клюшку, Валентин хромал через двор. Голодный, разобиженный, потрясенный тем, что так легко и просто можно было с ним обойтись, как со старым матрацем: скатать – и на помойку. К автобусу ближе было дворами, он это помнил. Стемнело, но фонари еще не зажглись, а окна кое-где засветились.

В одном, видно, шла крутая разборка, орали и матерились так, что стекла дребезжали. Не помня себя, не осознавая, что делает, Валентин схватил кусок бетона, наверное - отбитого поребрика, и, что есть силы, запустил в этот квадрат света. Раздался звон, который больше всего напугал его самого. Оглянувшись, он метнулся к дому, прижался к стене, потом дернулся к ближней решетке, спустился в проем к подвальной двери. Без сил и без единой мысли зажался в угол и закрыл глаза. Тишина – и вопли возобновились, но какие-то растерянные, кричали, звонили, наверное, и полиция явилась, но Валентин в своем укрытии не двигался. Словно умер.

На дорожке, по которой он только что ковылял со своей клюкой, протопали двое, под окном остановились, закурили.

- Да ты что, кого тут ловить, давно убежали, попробуй, догони.

- Васька сам не без греха, день и ночь пьянки да гулянки, кто-то из собутыльников и припомнил какой-нибудь должок.

- Ладно, пошли, ему, дураку, наука будет. Сегодня окно заткнет, а завтра стекольщика вызовут.

Протопали куда-то направо, шаги стихли вдалеке, но, наверное, еще с полчаса Валентин не смел подняться. Потом тихо прошелестел прочь, прижимаясь плотнее к стене. Домой, на съемную квартиру, добрался совсем поздно. Хозяйка еще удивилась:

- Чё это доктора на ночь глядя выписывают? Как хоть добирался?

- Да я нарочно ждал, пока ужин развезут, то да сё, вот и проволынился. Чайку, разве, попить?

Тетке Фаине было скучно, жилец давно отсутствовал, и ей хотелось его расспросить, так что чай с булкой Валентин получил. Сплел какую-то историю про свою травму.

На следующий день он с утра поплелся на стройку, где и повредил ногу. В конторке на него враждебно глянул прораб, упредил даже попытку заявить права:

- Так, приятель, ты у нас не числился, производственной травмы не было, назад дороги нет. Вот, скажи «спасибо», что начальник распорядился дать отступного…

Он сунул незадачливому работнику смятую «пятерку» и замахал руками. Валентин и не думал сопротивляться, сказать честно, он и на отступные не больно-то рассчитывал.

Молча развернулся и пошел прочь. Прораб, готовый было к бою, только плечами пожал, уж эта затюканная деревня, что хочешь с ней делай…

А у «деревни» была еще маленькая надежда на частный заказ. Когда в больнице лежал, в коридоре перемолвился с одной пациенткой, та ремонт дома собиралась делать, но надежного мастера не было. Так и сказала: «Я всех боюсь, придет незнакомый человек, ограбит, а то и пристукнет». Он вежливо улыбнулся, сообщил, что ремонт квартиры – дело вовсе пустяшное, главное – качество, а спешить некуда. Тетке это понравилось, да и весь вид хромого застенчивого человека внушал доверие. Она дала ему свой адрес.

Вот сейчас туда, на другой конец города, Валентин и спешил.

Долго ехал, устал изрядно, наконец, нашел нужный дом. Даже код набирать не пришлось – вошел вслед за молодой женщиной, прихватив дверь, чтобы не захлопнулась. Она вызвала лифт, недружелюбно оглянулась на незваного попутчика. Он заискивающе улыбнулся:

- Возьмёте меня с собой?

- А у меня что, выбор есть? – оглядела его презрительно, вошла, нажала кнопку с «четверкой» и демонстративно отвернулась. Двери сомкнулись, лифт поехал. Тихо закипая, Валентин смотрел в надменно выгнутую спину и вдруг спросил:

- Что это мы такие гонористые, откуда у вас злости столько? Я, кажется, вам ничего плохого не сделал…

- Еще бы ты что-то сделал, куль с помойки, - не оборачиваясь, обронила попутчица.

В глаза плеснула кровавая волна, накатила глухота, он дернулся, непонятно как извернулся и, что есть силы, шарахнул ее по голове клюкой. Она как-то коротко крякнула и осела, закатив глаза. Тут и лифт остановился. Валентин выскочил, успев нажать кнопку семнадцатого этажа, и бегом слетел вниз. Еще в подъезде он стащил с головы шапочку, растрепав волосы, расстегнул куртку, выпустив клетчатый шарф. Слабая маскировка, но мало ли… Быстро пересек площадку, выйдя на улицу, помахал маршрутке. Та с готовностью тормознула и помчалась неведомо куда. Черт, даже не взглянул, какой у нее маршрут, в каком направлении.

Валентин доехал до конечной, с деловым видом вышел, побрел наугад через какой-то сквер. Что с ним происходило? Откуда эта агрессия? Ищут его или никому это неодушевленное существо, этот куль деревенский на фиг не нужен? Опустился на лавочку, совершенно опустошенный, несчастный, словно это его по голове клюкой оглушили, посидел. Надо было возвращаться на квартиру. А потом?

И в этот вечер он вернулся довольно поздно. Заглянул мимоходом в гастроном, прихватил кусок дешевой колбасы и хлеба, пошел к своему дому. У лифта стояла пожилая женщина в стареньком пальтишке, подняла на Валентина глаза – и отшатнулась. Засуетилась, слабо махнув рукой: «Поезжайте, я еще почту забыла глянуть, нет-нет не ждите, я не спешу».

Валентин поднимался и злорадно думал, что у него в глазах наконец-то появилось …пугающее выражение. Уверенного, способного на поступок человека. Уже войдя в квартиру, остановился перед зеркалом и долго, пристально глядел на незнакомую взъерошенную личность. Тетка Фаина вышла из кухни, изумилась:

- Ты чего тут застрял? Ай, случилось чего, какой-то ты… на себя непохожий.

А Валентин, услышав со стороны простодушное подтверждение своим мыслям, неожиданно для самого себя вдруг сказал:

- Уезжаю я. Домой мне надо. Сейчас перекушу – и на вокзал. Паспорт мой давай. Заплатить не смогу, сама видишь, калеченый я.

Хозяйка молча вынула паспорт, спорить и не подумала, ну его, от греха подальше. Видно же, доведен человек до крайности. Чайник подала, сахарницу подвинула, ушла с глаз долой. И вздохнула с облегчением, когда жилец, подхватив свой рюкзак, хлопнул входной дверью.

В свой поселок Валентин явился нежданный, бабка разахалась, всплескивала руками, бестолково металась по избе.

- Валюшка, да как же это, что там, в большом городе-то, не сложилась никак?

- Не переживай, бабушка, пойду опять на лесопилку, живут же и здесь люди.

Он обнял старенькую, крепко прижал к себе, вдохнул домашний и такой родной запах ее волос, застиранной одежки. Кусок льда в груди подтаял, поплыл, потекло из глаз. Пришло облегчение и осознание, что он, несмотря ни на что, уцелел. Остался человеком. И очень будет впредь ценить в себе – себя, Валентина, сына Петра и Веры, тутошних жителей. Надо будет завтра с утра избу хорошенько осмотреть, починить, подлатать, где требуется. На огород взглянуть, таки осень… Удочки проверить…

Привычные мысли бежали светлой необязательной строкой, почему-то принося успокоение и радость.

Бабушка, на какое-то время понятливо притихшая в его объятиях, высвободилась, побежала греть борщ. Ведь как чувствовала – наготовила!