Прильнувший к морю жаркий горизонт льёт киноварь на гладкость без изъяна.

Нашёптывает вечер: есть резон в сценарии текилово-кальянном —

услышать ли его? А, впрочем, всё иное вдруг покажется бездарным,

и морок алкогольный унесёт туда, где синий встретится с янтарным.

По рыжим рельсам, спрятанным в траве, звеня на стыках стёклами, подкатит

последний поезд. Приоткроет дверь в вагон, где пахнет вереском и мятой.

Идём. Сегодня плату за проезд взымают недозревшими стихами.

И я пьяна, и ты слегка нетрезв, и голос осторожности стихает.

Нас не догонят. Станем танцевать и петь без слов любимые куплеты.

Душистым ярким яблоком закат сорвётся, аннулируя запреты.

Мы — строчки ненаписанных поэм, герои позабытого романа,

тождественность непознанных лексем из словаря межзвёздных капитанов…

А сонный город будет бормотать, нелепо закрывая переезды,

записывать в толстенную тетрадь десятки порицаний бесполезных,

пугать и путать. Только маета подсолнуховых ветров не отпустит,

и будет откровенно не хватать безумия и лёгкого беспутства…

Рассветно прикоснутся губы Ра, ласкаясь шаловливыми лучами.

Текила-ночь истаяла, пора трезветь за чашкой утреннего чая.