…..Давно, внучок, это было. У меня с тех пор все напильники в шабера, а шабера в подкладки перешли – вон оно, как давно-то. Задание, о котором я хочу рассказать, мне дал сам Генеральный Директор Завода, придя прямо с Заводоуправления ко мне, на рабочее место, к верстаку, значит. Уважение, выходит, мне сделал:

– Хоть, – говорит, – Толяныч, у нас сейчас век роботов и лазеров, а без твоих золотых рук, без твоей брильянтовой головы, да без кобальтового характера не выполним важного заказа.

Дед оборотился к сидевшему рядом внуку, накидывая на него пиджачок:

– Да, оборонного, оборонного! Ишь, мал, а слово спознал! Сиди, кушай мороженку: молча – вкуснее будет.

И продолжил:

– Так, вот, задание: произвесть десяток чугунных прецезионных2 плит размером три на три метра под четыре ноля3.

– Потапыч, – говорю я ему. – Таких-то плит и в мире нету. Был в Германии дед Цейхкагель, на которого ещё Гитлер молился, так и он такого не делал, а с тех пор-то никого с такими руками и головой земля не рожала. Такие плиты и под два-то нуля – пойди, сделай! А тут – под четыре.

– Ну, – расстроившись, он говорит, – мне не на кого больше надеяться, всю программу завалим.

И ушёл. Тут зам его, да начальник цеха, да разные инженеры набежали и давай меня теребить: чего надо мне, да чего надо мне! А я-то откуда знаю, чего мне надо? Хотел было послать их всех. Да вспомнил: свинца для грузил мне надо. Да так и сказал. А то на рыбалку идти, а грузила все кончились. Ну, они мигом и убежали. А ночью уже, смотрю, выгрузили у станка моего, радиально-сверлильного, тонн, наверное, десять свинцовых чушек. Я, ну, ахнул!

А ещё через день привезли с токарки беду мою – четыре круглых пока заготовки – диски по четыре с половинкою метра в диаметре. Я взвыл протяжно так, когда все уже ушли. Ты, внучок, поди думаешь, что это сделать не сложнее чем у мамки на мороженку денег спросить? Ну, когда бы по второму разу, я бы тоже легко решил, а тут, как заклинило: и заготовки тяжеленные: ни один притирочно-доводочный станок такой вес не выдержит – надо под них свой, особый станок изобретать. И точность невиданная. Даже, если сделаешь, как узнать, что уже сделал? Чем мерить? А чем представитель Заказчика мерить станет? Вот и выходит, что один я знать-то буду – сделал я плиты, как техническое задание велит или нет! Так меня депрессия взяла, что оставался я в цеху ночевать подряд месяц. Укрывался там каким-то зелёным пальто. И, однажды, снится мне сон: вылитый Королёв, да не похожий на него, а сам, воистину, Королёв мне снится. Сначала покажет мне на кучу свинца, а сам, словно говорить не может, и молча, молча! – постукает себя по лбу, а потом показывает на заготовки и восьмёрку рисует. Я так понял, что он ругает меня, за то, что я, бесконечный дурак, заказал столько свинца. Да, и в пальто он в этом, зелёном, только оно поновее, чем то, которым я укрывался. Ну, ночь, да две, да три он меня так отчитывал. Ну, и рассказал я Никифору Матвеичу, начальнику цеха, то есть. А тот прямо с кресла вскочил: а ну, говорит, где оно, показывай. Я сначала не понял: чего оно? Да, пальто, говорит, пальто. Кинулся я – ан, где оно? Нет никакого пальто. И объяснил мне Матвеич, что пальто это сам Королёв в цеху оставил, когда так же спал здесь, по месяцам домой не уезжая. И теперь, кто решает нерешаемую задачу, тому это пальто наяву кажется и греет, как настоящее. А уж, чтобы, вдобавок и сам Королёв приснился – такого ещё не бывало. Ушёл я, вишь ли, озадаченный. И пальто в этот день не висело и не приснилось мне, что я им укрываюсь. А приснилась рыбалка: будто грузил я наотливал уже и рыбачу. А поплавок настроить не могу – тонет он! И тут, словно взрывом меня подняло: я рисую эскиз обработки, а лицо слёзы заливают, грудь – мелкой дрожью бьётся, сердце где-то в горле бумкает. В общем, как сверкнула у меня догадка, так всё верно и оказалось: за месяц ещё сделали мы механизированную ванну в расчёте на два диска, механизм обката, чтоб восьмёрка получалась и сверху и снизу и – печь соединённую с ванной, которая для плавки свинцовых болванок… Как гляну на них, так плачу: ну, откуда, откуда знал? Короче, стали мы вращать обе заготовки. А так-то, как они в свободе одна над другой, то, пока неровности не снесут, процесс идёт быстро, а когда плоскости прилягут, притрутся, то есть, самое ответственное начинается – доводка! Добавляем по капелюхе свинца и верхняя плита-поплавок всплывает в свинце-то! На микрон всплывает, а этого-то и достаточно, Федя! И, кажется, никаких особенных секретов, а пойди-ка повтори! Если у НИХ, там, тоже Генеральный Конструктор из гроба встаёт, чтобы рабочего своим зелёным пальто на ночь укрыть, ну, тогда – да! Одно только плохо придумал – свинец чёртов. Мало что здоровье портит, так ещё вытекает сильно в зазор под нижним диском. А повторно – загрязнённый, уже не годится. Так и черпали из-под ванны его и грузила-то и лили. Ты ж представь только – десять тонн!

– Ах, мерить плоскостность чем? Ты и это запомнил? Ну, будет с тебя толк! Зеркала, Федя, такие специально сделанные, с линзой Френеля, ток посложнее, чем про это в институтах рассказывают, в этом контроле незаменимы. И на них ушёл ещё месяц. Да мог и не делать – сам процесс гарантирует: сеточку видишь? Вот такая по всей плоскости агромадных дисков. Посмотреть – счастье, а сделать самому – всё равно, что чудо сотворить! А, потом их ещё обрезали, фрезеровали да сверлили. Но это уж супротив моей работы, что шнурки завязать на сделанных мастером ботинках! Ну, пойдём, по мороженке? Да?

 

1 Обычно круглая, либо плоская пластина для тонкой ручной доработки изделий. Производится из напильников, гильотинных ножей и прочего.

2 Прецезионных – имеющих крайне высокие точностные размерные и угловые характеристики. В данном случае – плоскостность.

3 под два ноля – точность плоскости на участке сто миллиметров на сто миллиметров – одна сотая миллиметра. Под три ноля – один микрон. Под четыре ноля – реализовано на кремниевых пластинах для электронного производства. Описанная в рассказе точность, если и была где-то и кем-то достигнута, мы никогда об этом не узнаем. Тем более, о сути технологических процессов обработки таких изделий.