Черная осень сорок второго.

 

Сколько помню свою бабушку, Гурскую Веру Федоровну, в девичестве – Назарову, она никогда не унывала. Какие бы горести не валились на ее широкие плечи, она лишь сильнее распрямляла спину, тверже сжимала губы и гордо стремилась вперед. «Я свое отгоревала!» – любила повторять она в трудные моменты жизни. А еще меня удивляло, что в ней совсем не было страха, ни перед начальством, ни перед представителями власти, ни перед кем! Про таких людей говорят, что не боятся ни Бога, ни черта! «Я свое отбоялась!» - повторяла она при случае…

А мне, беспечной девчонке, все недосуг было узнать, а когда же это бабуля отбоялась да отгоревала?! Лишь незадолго до смерти довелось нам с бабушкой поговорить по душам, и многое мне тогда открылось…

В мае сорок первого Вера Назарова окончила 7 класс, а в июне – началась война. Семнадцатилетняя Верочка прошла курсы медицинских сестер и не единожды писала заявления в военкомат с просьбой отправить ее на фронт. Но не было ей еще 18, да и выглядела она тогда хрупкой, гораздо младше своих лет и на фронт ее не послали. Зато очень охотно взяли работать санитаркой в эвакогоспиталь № 2444, размещенный в здании центральной больницы станицы Невинномысской, где очень сгодились ее крепкие руки, расторопные ноги и смекалистая голова. Там, во время дежурств подружилась Вера с медсестричкой Дусей – Левочкиной Евдокией Николаевной и дружбу эту пронесли они через долгие-долгие годы. Работа в госпитале отнимала много сил, и физических, и душевных. Тяжело было смотреть на страдания раненных ребят, пряча душевную боль, улыбаться им, подбадривать теплыми словами. А уж когда станет совсем невмоготу, спрятаться с Дусей в укромный уголок и пореветь друг у дружки на плече. А потом – слезы насухо вытереть, и снова с улыбками да шуточками к бойцам. Так шли дни за днями, складываясь в недели и месяцы. И вот страшный август сорок второго года. Бои шли совсем рядом с Невинкой. Стали частыми авианалеты. Все больше раненных бойцов прибывало в госпиталь. С партией раненных поступил старший лейтенант Гурский Василий Павлович: тяжелое ранение обеих ног, доставили из под Армавира, едва довезли…

Верочка влюбилась с первого взгляда. Какое у него бледное лицо. Волнистый чуб кажется от этого еще чернее. Украинских слов больше, чем русских. Ну так что ж, да у нас в Невинке многие так говорят, не привыкать! И Вера истово взялась его выхаживать. Почти перестала уходить домой после своих дежурств, дремала где-то в уголке, умывалась и шла к Василию. Только бы выжил! И вдруг пошел разговор: наши отходят, наши войска оставляют город… Страх, ужас, паника. Мысль – бежать, бежать вслед за своими! А как же Василий? Он не поднимается. Его не на чем увезти! А как же другие ребята, тяжелые, лежачие… с ними как?! Кто их спасет? А госпитальный врач, невысокий, чернявый, с хищным крючковатым носом уже командует: «С немцами говорить буду я сам. Самых тяжелых немедленно прятать по соседям. Кто остается – бинты замазать. Волосы – всклокоченные, лица – грязные. У всех – тиф, чесотка, вши! Здесь все только заразные больные!»

И документы – переписали, карточки – подделали. Самых тяжелых укрыли по сараям, погребам и землянкам во дворах. Врач хорошо говорил по-немецки, он и в самом деле убедил фашистов, что в этом здании лежат только заразные больные, раненных – нет, красноармейцев – нет, коммунистов – нет! А санитарки и медсестры всю эту страшную осень продолжали свою работу: уход, перевязки, кормежка, мытье… и главное – общение, разговоры, сообщения обо всем, что происходит в городе. И все в строжайшей тайне. Посудите сами, на протяжении всей оккупации благодаря мужеству простых скромных тружеников госпиталя ни один офицер, ни один солдат, находящийся в этом госпитале, не был схвачен фашистами.

А в январе сорок третьего года под натиском войск Красной Армии фашисты оставили Невинку. К этому времени Верочка выходила Василия Павловича. Он вернулся к жизни, во всех смыслах. Вполне уже мог самостоятельно передвигаться на костылях. И этими самыми костылями зацепил бикфордов шнур, тянущийся к месту минирования в госпитальном подвале. Такой уж прощальный подарок оставили немцы, покидая оккупированный город. Но это уже совсем другая история…

Вера Федоровна и Василий Павлович стали супругами в апреле сорок четвертого года, много хорошего и много плохого приготовила им жизнь. И все же самое страшное время для моей бабушки – это осень сорок второго года! Именно тогда она отбоялась и отгоревала на всю оставшуюся жизнь, да так, что на семерых бы хватило – как любила приговаривать моя бабушка.