- Я советский офицер и на вопросы отвечать отказываюсь,- Николай старался держаться ровно, хотя его порядком покачивало. Он уже недели две ничего не ел. Все, что ему доставалось – это изредка дождевая вода. Даже помойки поблизости не было. Ремни еще не были съедены – как-никак он подкрепился перед тем, как его сюда забрали – пока немецкий истребитель высматривал его под деревом, он доедал последний хлеб с салом. Но немецкий летчик тогда увидел четко, что перед ним советский офицер – хоть на Николае и погон не было, но офицерский подсумок его выдал. Не отпускал его самолет, из-за дерева то так, то эдак высматривал… И теперь Николай здесь - в лагере военнопленных. Он уже забыл, что такое стол, и что такое стул. Их держали под открытым небом. Сколько это будет продолжаться – никто не знал. Николай осознавал, что ремни ему пригодятся на съедение позже. В ремне давно он зашил крестик - чтоб командование не заметило. А теперь ремень еще одну миссию: Николаю не пришлось нести свои штаны в руках на глазах у целой своры немцев. Только бы держаться ровно! А перед глазами предательски бегали звездочки, и не давали рассмотреть в этом пропахшем бараке - кто же все-таки перед ним и для чего его сюда вызвали? Уж не думает ли этот немецкий генерал (в самом деле – генерал ли? Звездочки опять забегали у него перед глазами, но Николай по-прежнему старался держаться ровно), что он, Николай Огневой, собирается им сказать что-то ценное? Нет уж, не только за две недели, проведенные здесь, но и за все время своей службы он сумел подготовиться к мысли о смерти, и марать предательством свои последние дни он уж точно не собирается.

- А как советский офицер ты мне и не нужен,- переводчик мямлил вслед за немецкими фразами их генерала,- мне и своих офицеров хватает…

Генерал выждал паузу, взглянул на Николая пристальным железным взглядом, брезгливо поморщился и швырнул на деревянный столик фотографию.

Где-то вдалеке дико залаяли овчарки. Их периодически спускали на пленных, которых они то полностью разрывали на куски, то частично…

Николай обмер. Нет, не от лая овчарок, даже не от ледяных взглядов захватчиков. С фотографии на него смотрели такие родные, до боли знакомые глаза девушки, которую он видел давно-давно, но не забыл. «Неужели она работает на немцев? Да, она же немка, это понятно… Но зачем тогда немецкий генерал о ней спрашивает? Может, она разведчица и ее нельзя выдавать? Да и что же я могу выдать – я ее не видел целую вечность, еще со времен гражданской войны…»

-Ее зовут Эдельхайден фон Штраленбург. Ей сейчас очень плохо,- продолжал переводчик вслед за генералом.- Она в бреду, истекает кровью и все время твердит о тебе и о какой-то воде, которой ты ее когда-то спас. Мы не можем никак понять, о какой воде идет речь?

При слове «вода» Николай не удержался на ногах. Перед глазами поплыли не звездочки – одуванчики. В таких одуванчиках он когда-то нашел Адель. Он шел со старой Запещерки с бутылями воды, нагруженными на молодую лошадку. Он что-то напевал, но вдруг услышал стон. Осмотрел кусты, заросли...увидел девочку, истекающую кровью. Ее спекшиеся губы уже не могли говорить. И целой бутыли воды не хватило, чтобы привести ее в чувство. А она изо всех сил шептала: «воды!» «Еще воды, пожалуйста…» Как-то странно она выговаривала слова. Да и это не удивительно: что ей довелось пережить, можно было только догадываться. Идти она не могла. Николай подхватил ее на руки и среди зарослей понес в свою хатынку на окраине Зверинца. Лошадка тихо плелась за ним с полупустыми бутылями.

Николай жил один: отца на войне убили, маму подкосило горе, старшего брата зарезала банда, а младшая сестра умерла совсем крохой от тифа. Николай привык сам топить печку, таскать воду, готовить стряпню, стирать, да и к смерти готовиться… Он слыл завидным женихом, и невест ему давно присматривали, да тут одна смерть за другой, только свадьбы не хватало… Пира во время чумы!

Ночь подкралась тихо и уверенно. Николай подбросил полено в печку и смотрел на девочку. Она, казалось, уснула. Кроме воды ничего ни есть, ни пить не могла. Как она еще живет? Сколько дней она боролась за свою жизнь? Кто ее так? И за что? Что она могла сделать? Ей-то всего лет 14, не больше…

Девочка словно услышала его мысли, повернула голову в его сторону и открыла глаза… Их глаза встретились. Она вдруг показалась ему самой родной… и самой несчастной одновременно. Николай внимательно посмотрел на нее и, желая скрыть свои мрачные мысли, ласково спросил: «Ну как ты, маленькая?»

Девочка еще внимательнее посмотрела на него. Он погладил ее по руке, откинул прядь волос с ее горячего лба. «Как бы не простудилась!"-подумал Николай.

«Я не простудилась…»- прошептала девочка.

«Странно, откуда она знает, что я подумал?»-пронеслось в голове у Николая.

«Кровь…»-прошептала она и опустила глаза.

Да, периодически кровь хлестала из нее ручьем. Как она еще выдерживает?

«Воды, пожалуйста…» Николай кинулся к ведру.

«Нет, не той… Той, что ты нес…»-еще прошептала девочка.

Вода из святого источника уже заканчивалась. Нужно было еще пойти набрать. Николай взял девочку за руку. Кровь, кажется, поутихла. «Отдохни пока, хорошо? Я должен сходить за водой - скоро вернусь к тебе…»

Девочка слегка сжала его руку. «Спасибо тебе!» - тихо прошептала она. Он поцеловал ее в лобик. Схватив старую мамину сорочку, Николай сделал из нее компрессы для девочки. Кровь, кажется, остановилась. Один компресс положил на лобик. Девочка улыбнулась. Николай только сейчас понял, как опасно оставлять ее одну, маленькую и беззащитную, в своей хате. Он никогда дверь не запирал – что у него взять? А если разобраться с кем-то – так это он мог и так… Засов ему не помощник!

Дорога до источника и обратно показалась ему целой вечностью. Но наконец он снова был рядом с ней. Поленце в печке уже догорело, и только полумесяц освещал оконце в его хате. Девочка спала. Лоб уже не горячий. Кровь не хлещет. Даже руки не такие синие. А ведь она ничего не ела! Действительно, чудо-вода… Когда-то мама чуть ли не насильно водила их со старшим братом, Гришкой, к источникам, а потом и Николай сам заметил – вода из источников гораздо чище, чем просто из колодцев, да и намного лучше утоляет жажду! И стал набирать ее каждый день и в запас. Теперь эта вода спасает маленькую жизнь.

Николай задремал на полу. Месяц уже не светил в оконце – только несколько звездочек с неба смотрели на него, утомленного и заморенного... Вдруг всю хатку пронзил крик. Девочка резко сорвалась с лежанки и попыталась рвануть вперед, но боль пронзила ее…

Николай обхватил девочку за плечи: «Ну что ты, маленькая? Что? Уже все хорошо…» Девочка посмотрела на него широко раскрытыми невидящими от испуга глазами. «Лошади,»- прошептала она, «Лошади,»- повторила исступленно. Руки и лоб ее горели. Кровь, к счастью, не текла. Уже легче… «Не бойся, теперь все уже позади,»-прошептал Николай, а у самого сердце сжалось: вдруг кто-то услышал? А если придут сюда нежданные гости?

К счастью, никто не заявился – видимо, люди уже настолько привыкли к ужасам войны, что на такие крики и внимания не обращали. Только покрепче запирали засовы.

В который раз Николай менял компрессы девочке. День за днем она набиралась сил. «Mutti, meine liebe Mutti,»- однажды прошептала малышка во сне. Николай тогда еще не знал немецкий, но понял, что она видит маму. «Warum? Warum?“,- спрашивала девочка во сне. Она резко дернулась и проснулась. И снова смотрела на него невидящими испуганными глазами. Он погладил ее по руке. Дал воды. И вдруг почувствовал, как по его рукам текут ее слезы. «Что тебе дать?»-спросил он. Она молчала. «Ты уже мне все дал. Ты дал мне жизнь снова. Спасибо… Я видела маму… Она сказала, что я должна жить, что ты бережешь меня, и я это чувствую…»- девочка смотрела на него голубыми глазами с красными от слез прожилками. Он вдруг заметил, как она похожа... на его умершую сестру… а может быть, и на него… Ну разве что, профиль у Николая был явно не античный. А вот его сестра могла бы быть такой, если бы дожила до 14 лет…. Николай испугался: вот до чего дело дошло, уже до 14 лет дожить – мечта…

Вечером пришла тетка Христина – первая разносчица всяких новостей в масштабах Зверинца. Не обязательно правдивых – главное, свежих…

«Добривечір Вашій хаті, Миколо! Як ся маєш? Як живеш?» - тетка Христина вряд ли собиралась выслушивать ответ. Да оно и к лучшему. Он встречал ее в сенях. В хату не пустил. Пусть понимает, как знает.

Он ждал, когда она уйдет. Как только за теткой Христиной закрылась дверь, Николай подбежал к девочке: Она обняла его «Мне уже лучше… Я должна идти, чтобы не подвести тебя… Спасибо тебе!..»

«Как же ты пойдешь? Ты же только-только пришла в себя!» - удивился Николай.

«Не бойся... Ты дашь мне лошадь?»

«А ты умеешь ездить верхом?»-еще больше удивился Николай.

«Да, я неплохо держусь в седле. Если, конечно, подсадишь…»

Она сделала первые шаги по его хате в старой юбке его мамы, наспех подогнанной под детский размер. И он поймал себя на мысли, что хотел бы оставить ее здесь навсегда. С ее маленькими шажками, вдумчивым взглядом, осторожными манерами…

Лошадь уже была оседлана. Девочка все еще держала его за руку. «Меня зовут Адель. Я действительно немка. Спасибо, что спас меня!»- прошептала она на прощанье.

«Меня зовут Николай… Николай Огневой…»- растерянно прошептал он. Он как будто знал ее всю жизнь и теперь расстается с этой вечностью. Сердце рвалось на части, когда он подсадил ее на лошадку. Но она обернулась и никак не ехала. Внезапно сойдя с лошади, она вернулась к нему, кинулась на шею и прошептала: «Вот тебе мой крест! Не бойся, он католический, но я обязательно приму твою веру, если выживу… Я уверена, что выживу… Только дай мне что-нибудь о тебе на память… Я не расстанусь с тобой никогда! Ни за что и никогда! Я вечно буду в мыслях с тобой и буду молиться за тебя…» Тогда Николай посмотрел на свой маленький православный крестик, снял его с шеи и обнял Адель: «Пусть Бог хранит тебя, маленькая моя Адель!» И перекрестил. Их глаза снова встретились. Как бы ему хотелось тогда убежать с нею, но лошадка двоих не выдержит, он знал, а вторую искать – время убить: не даст никто…

Послышалось, как банда на лошадях влетала в Зверинецкий поселок. «Лошади!»-вспомнил тогда Николай, как кричала Адель ночью, и по его коже пробежал мороз воспоминаний. Адель тем временем сама снова запрыгнула на лошадку и понеслась через заросли в лес. Непрошеные слезы полились у него сами собой. Сколько они текли – он не помнил. И не старался их унять. С тех пор он ее не видел и ничего не знал о ней. . Со временем его взяли служить на границу, где и прошла вся молодость.

Если бы немцы узнали, что Николай – пограничник, ему не светил бы этот лагерь. И даже концлагерь. Пограничников немцы в плену расстреливали сразу, как только кого-то из них выдавали горе-однополчане. Но погон не было, а от границы отошли далеко. Да, собственно, войны могло бы и не быть – надо было начальству поменьше в кино с девчатами бегать, а побольше в ружье смотреть… Недаром же Николай сводки передавал… Только никто их не слушал – говорили, панику не разводи… И теперь он, как и другие его товарищи, которые наступали, а не отступали, попали в окружение… Никто их не поддержал с тыла!

Николай вдруг почувствовал, что он мокрый с головы до ног. Это вода? Или кровь? Он еще не понимал. Кто-то снова облил его водой и тряс за плечи: «Скажи мне, где находится эта вода?»- послышался все тот же голос переводчика. Вслед за этим раздались немецкие команды. Николай почувствовал запах еды, но саму еду не видел. В глазах было темно, хотя сознание потихоньку возвращалось.

«На, ешь,»- услышал он все тот же голос переводчика с его ломанным русским, -«только скажи, где эта вода?»

«Есть я не буду. Меня свои съедят за это, и правильно сделают,»- решительно ответил Николай. Его тошнило. Он уже не хотел есть. Даже запах еды вызывал у него дикое отвращение.

И тут перед его глазами возникла та самая фигура немецкого генерала. Уже совсем близко. Что он надумал? Пытки? Допрос? Что еще? А генерал своими цепкими пальцами уже что есть мочи впился Николаю в плечи и тряс изо всех сил. Это зачем? Чтоб его, Николая, еще больше тошнило не только от их присутствия?

А переводчик не успевал переводить слова генерала: «Я даю тебе слово офицера, слышишь ты, русский? Слово офицера – будет еда! Всем вам, русским! Да, я сделаю это ради нее, ради Адель, если скажешь, что это за вода? Где находится вода, которой ты спас Адель?»

«Запещерка… Старая Запещерка»,- прошептал Николай и снова потерял сознание.