Чёрно-белая мартовская эстетика весны: худощавые фигуры, тонкие тени, рваные облака, остроконечные крыши, белое солнце в засвеченной плёнке луж. Музыка, которую подают на обед, бодрая и молодая, кусачая и зовущая, вопрошающая… – терпкий кофе, дымная сигарета, юркая птица, капель; первый зной: с льдистыми тенями, паром от дыхания, и, – вновь знойный мячик в сине-белой вышине; отскакивает от серого асфальта, прыгает на металле козырьков и крыш, разбивается в растворённых окнах. Мартовская эстетика играет свободными волосами, смелый ветер вьёт гнёзда нескромных мыслей, а запах очищенной снегом пыли, такой мартовский и такой городской – вихрем встаёт под заборами, над гаражами, среди кустов; оседает на толстые пальто и тонкие плащи, щекочет лужи, перчит снег, играет: разбегается и бросается, собирается; падает. И всё это март-март-март, худенький и сдобный, и такой чистый, желтый, не румяный, не тучный, - словно только что прошелестел шелковистый первый дождь, словно зазеленели первые всходы травы, весны, любви; и кроны высыпали изумрудными веснушками, сочными каплями преломленного солнца. Но нет – март ещё чёрно-бел. Он рвач; он – дым. Он – сигарета в губах молодого художника, – его серый залихватский плащ прошуршит над крошащейся коркой снега, над лужами, где провода вплелись в тонкие ветви, и где облака всегда белолепны, как первая любовь, как первые цветы.