Стылое время. Прислушайся – эта тишь

Будет шуршать у тебя под корою мозга:

- Шутишь, чудак? От меня не уйдёшь, шалишь!

И обжигает до сердца студёный воздух.

 

Смёрзлись ресницы: зачем тебе видеть тьму?

Только всплывают из памяти пузырями

Все твои неприглядные «почему».

Ну а кому задавать их? Попу иль маме?

 

Только идти. Прорицая тропу у ног.

Даже не веря, что вот – долгожданный финиш.

И из последних сил нажимать звонок:

- Здравствуй! Насилу дошёл до тебя. Ты примешь?

 

Вариант после редакции:

 

Стылое время. Прислушайся – эта тишь

Будет шуршать у тебя под корою мозга:

- Шутишь, чудак? От меня не уйдёшь, шалишь!

И обжигает до сердца студёный воздух.

 

Смёрзлись ресницы: зачем тебе видеть тьму?

Только всплывают из памяти пузырями

Боли - твои неприглядные «почему».

Только кому задавать их? Отцу иль Маме?

 

Только идти. Прорицая тропу у ног.

Даже не веря, что вот – долгожданный финиш.

И из последних сил нажимать звонок:

- Здравствуй! Насилу дошёл до тебя. Ты примешь?

 

Резюме редактора:

 

Текст изначально цельный и завершённый, со своеобразной звукописью и единой линией образов, каждый из которых можно открыть, как шкатулку.

Если первый вариант стихотворения более "приземлён" и ориентирован на житейские боли ("мама", "поп"), то второй объединяет два плана -- бытовой и надмирный. "Отец" здесь может читаться и как "глава семьи", и как "Отец Небесный"; образ Мамы более однозначен, но природа его тоже двойственна: здесь и святость, естественная обособленность от обычного человека, и при этом близость и благосклонность к нему (ласковое "мама"). Можно ли задавать им вопрос "почему"? Сможет ли человек услышать ответ?..

Двойное прочтение получает и образ памяти: пузыри воздуха, поднимающиеся со дна, наделяются живой болью (или воплощают её в себе?). Образ становится более зримым, жгучим, даже физиологичным -- это уже не просто донный ил с пузырьками, хранящий всё, что в нём потонуло, а кровь, вытекающая из грудной раны. Этой боли верится, в тексте она не вторична -- лишь выходит из подтекста в слово.

Оба варианта стихотворения можно считать равноправными: они высвечивают одну картину с разных сторон, позволяя проследить, как смещается взгляд героя.