Мнётся. Вздыхает. Тянет морду Халка, изображёного на майке, чуть ли не к коленкам. Собственным, не халковым.

 

- Ну, я полёз.

 

- И?

 

- Думал, она низко. А она оказалась высоко.

 

- Кто?!!

 

- Смола. Я хотел янтарь из неё сделать. А потом янтарь в кольцо, а кольцо тебе подарить.

 

Разжимает кулак неотягщённой Халком руки. На грязной ладони - золотая смола. Солнечной плотной каплей. Добрею. Воркую:

 

- Буду носить кольцо на указательном пальце. Всегда указывать и никогда не синимать.

 

- Мам, но я это. Упал, потому что высоко. И ударился.

 

- Чем?!!

 

- Пузом.

 

Комкает Халка. Демонстрирует колоссальную свежую ссадину.

 

- Ты можешь хотя бы день никуда не лезть?!! Вообще никуда?!! Придём домой, оболью хлоргексидином! С ног до головы!!!

 

- Ну мам. Нельзя до головы. У меня же сегодня была манта. И я... я не только пузом упал. Я ещё мантой упал.

 

Показывает руку в районе недавнего подкожного ввода туберкулина. Как говаривал катаевский герой - эге-э-э, где теи башмаки-и-и. Заветную нежную точечку реакции Манту агрессивно перекрывает вторая свежая ссадина, очень похожая на первую: тоже алая и розовая и тоже размером с Баренцево море.

 

Хватаюсь за скамейку и за сердце. Ору:

 

- Через два дня проверять реакцию! И записывать реакцию в карту для школы!!! Что теперь проверять?!! Вот этот кошмар?!! Да меня Гузель сожрёт!!!

 

- Кто тебя сожрёт? - тяжко изумляется сын.

 

- Гузель Рахметовна, процедурная медсестра! А потом напишет в карте, что у сына туберкулёз, а у матери слабоумие! И у сына тоже слабоумие, потому что он в мать!

 

- Мам, не волнуйся так. Воды хочешь? Из шишкиного леса?

 

Лезет в мою сумку, достаёт бутылку леса. Вместо леса пихает в сумку смолу.

 

- Уйди!!! Чтоб я тебя минут пять не видела!

 

Материализуется приятельница. Интересуется, понравилось ли мне в Черногории. Отвечаю, что сроду не была в Черногории. У кого бы спросить, размышляет приятельница, с ребёнком собираюсь. Советую - спроси у Трипадвайзера. Кстати, в Черногорию без реакции Манту не пускают. Как у ребёнка с мантой, нормально? Приятельница смотрит недоверчиво и переводит разговор на фаршированные перцы: в соус можно добавить базилик и тогда...

 

- Мам.

 

Вздрагиваю. Смотрю на манту. Манта замотана белым.

 

- Что это?

 

- Это мне бабушка Коли рану завязала. Я не хотел, но она меня поймала и завязала. От инфекции. Влажной салфеткой.

 

- Боже. Нельзя мочить манту! Ты её сначала ободрал, а потом намочил. И Гузель...

 

- Это не я! Это бабушка!!!

 

- Давай, добей меня. Базилик добавь, что ли.

 

- Куда?

 

- Туда! В манту. И вырастут ветвистые деревья в темноте. Дай руку, размотаю салфетку.

 

Под салфеткой некрасиво. Морщусь, повторно прогоняю на пять минут. Продолжаем обсуждать перцы. Всякие. Вдруг подруга соскакивает с перцев и восклицает - твой Артём опять играет с той чудовищной собакой Баскервилей! Ищу глазами Артёма. Нахожу его поодаль детской площадки в объятиях громадного мускулистого ротвейлера, которого хозяева саркастично называют Малышом Чарли. А, успокаиваю я подругу, Чарли милый и спокойный; представляешь, хозяин Чарли - Матвей, и Артём целый год считал, что Чарли - матвейлер. Мотороллер матвейлер, импровизирует подруга, и мы возвращаемся к перцам, и я на всякий случай смотрю на малышей - своего и Матвеева...

 

...и вижу, что добряк Чарли широким лопатообразным языком лижет манту моего сына.

 

Такой прелестный, немного прохладный, но позволяющий вечерние майки июль. Солнце скоро совсем запутается в кронах корявых деревьев - слив ли, яблонь ли, - плачущих тягучими смоляными слезами. О чём они плачут...

 

Гнев Гузель оказался страшен. Но манта на выданном Гузелью бланке смотрелась просто великолепно. Это была идеальная манта.