Пароходы
Это стало привычкой, таким ритуалом утренним:
я проснусь - не умыта еще, не напудрена -
и слежу, как по стенке, от плинтуса к потолку,
два пузатых солнечных зайчика волокут
шебби-шиковых роз голубых бутоны;
так к обеду обои в солнечных зайчиках тонут.
Красота? Красота, красота!
От обеда лениво считаю до ста,
поворачиваюсь, улыбаюсь, встаю
и стою целый день на краю.
Просто делать особенно больше нечего,
просто я увяданием лет отмечена.
Потому что с хвоста чешуей отслоилась юность,
вместо волн - то барханы проблем, то дюны.
И любовь к бестолковым принцам - судьбы рефрен.
Новый день новых мыслей потоки множит,
и гудят пароходы под теплой кожей,
отправляясь куда-то по руслам вен -
это вся, что имеется, жизнь во мне.
Больше нет ничего - ни предательства, ни измен.
Обо мне говорят: "Ариэль или Глория, или... Не важно в общем.
Народившись из пены, живет себе и не ропщет -
станет пеной, когда наконец-то придет за расплатой тень".
Про диван и гитару споем-ка еще раз, Вень?
Это все, что имеется в плеере на репите.
Это все. И мохеровый синий свитер
не согреет в июне. А я так люблю его!
Слишком дует у края.
Сжимаются пальцы в горсть...
Завершается глупый-преглупый день,
проливается холодом в лунный студеный омут;
целюсь в звезды руками, в ответ застонут
струны арфы небесной - едва задень.
Принц в очках говорит мне картонным басом,
что русалочий хвост - поролона кусок матрасный.
Он сутул и суров, почему-то всегда угрюм.
Он не верит в то, что я ему говорю.
Все твердит, что устал от работы, которой валом.
Я уверена - ведьма-стерва заколдовала!
Я уверена, если за шкирку поймаю зайца,
что крадется от плинтуса к потолку,
я развею чары, я точно смогу!
Смогу...
А иначе просто и быть не может...
Через устье иглы пароходы плывут под кожу.
Закрываю глаза и считаю - к нулю от ста.
Открываю глаза: снова зайцы.
И пустота.
