«А вы смогли бы?» - именно этот вопрос сразу возник у меня в голове, когда я вспомнил о Владимире Владимировиче Маяковском. И действительно: с его эпатажем, с его искромётностью и стремительностью, сравнимую, разве что, со скорым поездом, трудно сровниться. Он был именно «Хулиганом», как его описал советский и российский актёр и поэт Валентин Гафт в одноимённом стихотворении, наряду с Есениным, Высоцким и Шукшиным, романтизировав и идеализировав этот образ. Так кем же он был на самом деле? И драматург, и сценарист, и художник, и актёр, и поэт… Настоящее «Облако в штанах».

Родился и часть детства будущий футурист провёл в Грузии, однако в возрасте тринадцати лет переехал с семьёй в Москву, где именно там и стал проявлять себя «хулиганом»: три раза его брали под арест за распространение анархических листовок. К слову, именно в заключении, по заверению самого «Гражданина Советского Союза» и было положено начало его многогранного поэтического творчества, которое, по его же мнению, «никуда не годилось». Печатался он поначалу лишь маленьким тиражом, а иногда и вовсе стоял в шаге от полного материального краха. Но В.В. Маяковский не останавливался и даже сам писал иллюстрации к собственным стихотворениями, поскольку помимо поэзии увлекался и живописью. В его раннем творчестве проскальзывала даже не тема, а глобальная идея мировой революции в самом широком смысле этого слова. Впрочем, свои революционные настроения он умело интегрировал в стихотворениях, прославляющих пролетариат и советскую власть. Многие его фразы становились крылатыми («Ешь ананасы, рябчиков жуй - день твой последний приходит, буржуй»), а агитационные плакаты, нарисованные им, общеизвестными («Кронштадская карта бита», «Без галош Европе сидеть и плакать» и тд). Во многом благодаря своим острым и колким фразам, сопровождающимся интересным стилем рисовки, Владимир Маяковский стал одним из самых известных авторов агитационных листовок. Всеми силами автор позиционировал себя как «Пролетарский писатель» (отражалось это во многих произведениях, пытающихся приблизиться к рабочему классу, превознести его или же просто поучить, например: «Что такое хорошо и что такое плохо», «Поэт рабочий», «Рабочий!» И тд), но критики его окрестили лишь «попутчиком», что явно вспыльчивому Владимиру Владимировичу не пришлось по нраву, на что он очень метко и в своём стиле ответил в стихотворении «Город»: «Может критики знают лучше, Может, их слушать надо. Но кому я, к чёрту, попутчик! Ни души не шагает рядом…».

 

Но, как бы сам поэт не называл себя «рабочим», было в нём нечто настолько лиричное, что не могла скрыть ни грубая наружность самого Маяковского, ни такая же грубая форма его стихотворений. «Вы ж такое загибать умели, что другой на свете не умел» - так писал он уже в двадцать шестом году, на смерть ранее упомянутого Сергея Есенина. Однако автор явно поскромничал, ведь как бы другой «хулиган» не был бесконечно открыт в своей поэзии читателю всей своей широкой душой, гением рифмы и слога он не был. А Маяковский - был. Именно его поэтика, заключающаяся в особенности построения строк этакой «лесенкой» и не грамматическая, а фонетическая рифма, по праву дают все основания называть его гением. Так, например, стихотворение «Прощанье»:

 

«В авто,

последний франк разменяв.

— В котором часу на Марсель?—

Париж

бежит,

провожая меня,

во всей

невозможной красе.

Подступай

к глазам,

разлуки жижа,

сердце

мне

сантиментальностью расквась!

Я хотел бы

жить

и умереть в Париже,

если 6 не было

такой земли —

Москва.»

 

Это произведение является, пожалуй, идеальным для наглядного разбора поэтики Владимира Маяковского. Помимо интересного начала, погружающего нас в обстановку не описанием столицы Франции, а реплики, мы можем прочувствовать внутренний мир и переживания лирического героя, который, вне всякого сомнения, является самим Маяковским. Наглядной также служит и фонетическая рифма: «Марсель-красе», «разменяв-меня», «жижа-Париже», «расквась-Москва». Рифмуя не окончания и корни слов, а их созвучие, автор мастерски создаёт иллюзию отсутствия рифмы на бумаге, но строит восхитительный полёт поэзии при прослушивании произведения. К аллитерации и звукописи поэт прибегал на протяжении всего своего творческого пути, что также является частью его узнаваемого почерка. Но на этом особенности, конечно, не заканчиваются: здесь можно лицезреть именно то, что я начал развивать в начале прошлого абзаца - своеобразный контраст формы произведений Маяковского с их содержанием. Автор говорит о глубоких внутренний переживаниях, вызванных расставанием с возлюбленной и о таком высокопарном чувстве как любовь, но лексически выражается довольно грубо, так сказать «по-маяковски». Назвать обыкновенные слёзы, присущие каждому человеку, а в данном случае лирическому герою, «жижей разлуки», от которой сердце должно «раскваситься от сентиментальности» мог только Маяковский. Создавая вполне осознанно этот глубокий контраст чего-то грубого, в некоторой степени грязного и низкого и ставя к нему что-то очень высокое, нежное и тёплое, автор проводит параллель и с самим собой - с виду невероятно сильным и, в некотором роде, грубым, но внутри невероятно чувственным и чутким человеком. Именно это и есть его знаменитый «ноктюрн водосточных труб»…

 

«Я сразу смазал карту будня,

плеснувши краску из стакана;

я показал на блюде студня

косые скулы океана.

На чешуе жестяной рыбы

прочел я зовы новых губ.

А вы

ноктюрн сыграть

могли бы

на флейте водосточных труб?"

 

Но говоря о лирике Маяковского невозможно не сказать о личности, перевернувшей всю жизнь поэта и глобально повлиявшей на его поэзию. Речь, конечно же, о не менее противоречивой фигуре Лилии Брик. «И в пролет не брошусь, и не выпью яда, и курок не смогу над виском нажать. Надо мною, кроме твоего взгляда, не властно лезвие ни одного ножа…» - так автор выразился в стихотворении «Лиличка! (Вместо письма)», посвящённому его идейной музе, вдохновителю и любви всей его жизни. Над поэмой «Облако в штанах» поэт закончил работать до знакомства с роковой женщиной, но как только увидел её, сразу же заявил, что она посвящается «Лиле». Впредь все свои произведения он посвятил именно ей (кроме поэмы «Владимир Ильич Ленин»), а при переиздании собрания сочинений приписал ей посвящение всех произведений, написанных даже до знакомства с ней. «Кроме любви твоей, мне нету моря, а у любви твоей и плачем не вымолишь отдых…» - пожалуй, более точно охарактеризовать отношения «Вовы» и «Лили», чем сам Маяковский, просто не получится. История их отношений оплетена и обвеяна слухами и легендами, да и правды уже мы, вряд-ли когда-нибудь узнаем. Тем не менее, влияние, оказанное на его творчество этими отношениями, просто невообразимое.

 

«Завтра забудешь,

что тебя короновал,

что душу цветущую любовью выжег,

и суетных дней взметенный карнавал

растреплет страницы моих книжек…

Слов моих сухие листья ли

заставят остановиться,

жадно дыша?

 

Дай хоть

последней нежностью выстелить

твой уходящий шаг.»

 

В этом отрывке стихотворения «Лиличка!» мы можем увидеть, насколько изменился стиль написания Маяковского. Произведение было посвящено именно Лилии Брик, а не как формальность, в случае с другими стихотворениями. Автор с особой нежностью и трепетом подбирает каждое слово, нанесённое им на бумагу: высокопарность, особенно красивые метафоры и образы («короновал», «цветущую любовь», «нежностью выстелить твой уходящий шаг»), всё это ранее не было с такой плотностью и насыщенностью сосредоточено в одном произведении автора. Даже последующей (и последней) своей музе, Татьяне Яковлевой, автор не посвящал настолько нежных и пронзительных строк , а возвращался к своей прежней манере, характеризующуюся более явным контрастом возвышенного и приземлённого:

 

«Ты не думай,

щурясь просто

из-под выпрямленных дуг.

Иди сюда,

иди на перекресток

моих больших

и неуклюжих рук.

Не хочешь?

Оставайся и зимуй,

и это

оскорбление

на общий счет нанижем.

Я все равно

тебя

когда-нибудь возьму -

одну

или вдвоем с Парижем.»

 

Мы можем наблюдать «маяковщину» во всей красе: пробивающую стремительность и резкость, кое-где грубость, эпатаж, но вместе с тем неуловимую глазу красоту и лиричность. Несмотря на некое смущение или даже брезгливость, проявляющуюся «прищуренными глазами из-под выпрямленных дуг» и «неуклюжие руки», лирический герой зовёт героиню в свои объятья, а затем и вовсе обещает, что «Всё равно когда-нибудь возьмёт - одну или вдвоём с Парижем». И это в очередной раз указывает на важность Лилии Брик как для поэзии Маяковского, так и для него самого. Но, конечно, мастерская фонетическая рифма и стройный ритм никуда не делись, без этого Владимир Владимирович, как говорится, никуда…

 

Мастер звукописи и гений рифмы, авангардист и футурист, художник, поэт и драматург, вечно влюблённый и вечной несчастный - так кто же он, В.В. Маяковский? Гражданин Советского Союза, достающий паспорт из широких штанин или же «Облако» в этих самых штанах? Резкий и твёрдый снаружи, но чувственный и чуткий внутри, противоречивый и вспыльчивый, неутомимый бунтарь… всё это - Владимир Маяковский. Но для меня он всегда будет прежде всего тем самым «хулиганом», покорившим меня с первого слова, который без капли промедления выплёскивает краску на серую «карту будня» и, словно по мальчишечьи беря «на слабо», бросает вызов и задаёт вопрос: «А вы смогли бы?»…