Чёрные
Ночь. Третьяковка. Сторожа шаркающие вдоль стен ноги.
- Эй…человек…Человек! Задержись на минуту, убогий!
Да не боись, это я, Чёрный Квадрат, Малевич.
Ну, что ты уставился? Проще будь, ты же не Бонч Бруевич!
- Что расшумелся? Глупец, пусто стало тебе чтоб навеки!
Поздно как. Глянь, «Неизвестной» Крамского уж смежились веки.
Я не Бруевич, и вовсе не сторож невзрачный.
Я Человек. Тот, что Чёрный. Есенинский демон бесстрастный.
- Голос гнусавый. Покрыты глаза голубою блевотой.
Да, это ты, Человек из поэмы. Тоска отчего-то.
В нутре моём бесы маются тягостным пленом.
Холст в кракелюрах. Вся нечисть клокочет, как кровь в рваных венах.
- Кисть и перо мельтешат, одержимые, рвутся к шедевру.
Свет восхваляет творцов. Оголяются тонкие нервы.
- Чувства куражат. Последний мазок – и … нетленка!
Смысл ищут люди, исследуя в чёрном квадрате оттенки.
Только всё зря – экспертизы, догадки. Малевич был мастер.
Замуровал виртуозно в картине он тайные страсти.
Вечная сила искусства - она так порочна.
Где вдохновение, там и безумство. Повязаны прочно.
…Ночь исковеркала мысли, встревожила мёртвые души.
В гулкой пустой галерее смотритель бредёт неуклюже.
- Чур меня, призраки чёрные. Водка - плутовка!
В свете лампадки неясном затихла к утру Третьяковка.
