Его привезли друзья. Ротный ругался матом, торопил, хотя и так все: и санитары, и врач – спешили. Обстрелянный войной уже два года, старлей наверняка понимал, что это бесполезно, но парень ещё жил, молодой, только двадцать лет полных, рязанец, с кудрявым есенинским чубом и синими, как небо над Рязанью, глазами. Шок снял боль, он даже улыбался. Обрубок вместо ноги, перетянутый жгутом и солдатским ремнем, и ранение в живот. Кишечник, смешанный с грязью, окровавленные бинты, запах горелой плоти и свежей крови.

– Здесь все с его группой крови, берите сколько нужно, – сказал один из сопровождающих.

«Если бы всегда кровь друзей спасала...» – подумал врач.

– Спасите его, благодаря ему мы все живы! – с отчаянной мольбой в голосе, как последний аргумент, прохрипел ротный. И все понимали, что по справедливости парень должен жить, но у войны нет справедливости, а у смерти она другая...

– Только не говорите маме... – с этими словами мальчик ушёл, до операционной его не довезли.

Много смертей почти за сорок лет работы… не раз слушал врач предсмертные слова. Но яркой вспышкой сохранилась в его памяти просьба умирающего солдата: "Только не говорите маме..."