Хурма
Метро, электричка. Провинция. Холодно в куртке.
Гостинцы: вино, колбаса, мандарины, хурма.
— Подбросьте до дачек.
— Садись, городская Снегурка.
Притихший посёлок. Позёмка вдоль улицы юркой.
Невзрачный заборчик. Калитка увита мишуркой.
Сутулый озябший фонарь еле светит впотьмах.
Бредут по завалинке тени на длинных ходулях.
Сирень поправляет подушку: готовит ночлег.
— Пахомку унять: вот разлаялся с радости, дурень,
Входи, не студись. Чай, скучала?
— Скучала, бабуля.
— А что твой сынок? Куролесит, поди, бедокурит?
Я помню его: большеглазый да светлый, как снег.
Сама не меняешься: с детства верста-нескладёха.
Вы что — ничего не едите в проклятой Москве?
Тепло и светло. Канителью укутана ёлка.
Искрится сервиз, узором скатёрка.
— Грибы, и картошка, и рыбка. Ну, что ты примолкла?
Налей-ка. Конечно, здоровья и счастья навек.
Соседский участок не брошен, а дачникам продан.
А пруд-то не чистят: весь бархатной тиной зарос.
Ох, летом умаялась: столько хлопот с огородом;
А осень была хороша: золотистое вёдро.
Вот так и живём: доскрипели до Нового года.
А там — Рождество: обещают трескучий мороз.
Пахомка заснул. Оба-два — стариковская немощь.
И я засыпаю — метельно... метельно в глазах.
На срезе хурмы зацветает звезда Вифлеема,
И капает воск со свечи — на древесные вены,
Холмы, и кресты, и застывшее льдистое время.
— Мне, внученька, жаль, — померла я три года назад.
