Рубрика Андрея Мансветова 

Этика и эстетика молчания

Что-то все больше ловлю себя на мысли, открывая зеленое поле ПБ, что опять будет скучно. Среди авторов, за которыми мне любопытно следить, кроме одного-двух, стихов никто не публикует, в дневниках коронавирус, копипасты, флуд в нелитературной зоне. Нечего почитать, не за что зацепиться, оттолкнуться мыслью тоже не от чего. Километры и килобайты текста про «ошибку модератора» пару дней назад, – так и то, не обратил бы внимания, если бы участники разборки не были среди моих «избранных авторов». Но это ведь тоже не про литературу. И не про литературу – всяческие «кругозорные» посты про различных поэтов-писателей, произведения, ибо они чисто просветительские, рефлексией не снабженные, диалога не порождающие, да и не стремящиеся к нему.

Тут можно еще много о чем постонать в формате «о темпора, о морес!», помянуть незлым тихим словом нашу хайпанутую действительность, пару раз употребить безадресно (этого, как показывает иная практика, достаточно) слова «быдло», и ожидать, что пойдет потеха. Но мне-то интересно и хочется именно поговорить. И именно о литературе, круг которой для меня в последнее время заметно и пугающе сужается.

Не в смысле, что ее становится меньше, а в смысле, что нынешние ее приращения не увлекают меня, не возникает желание следить и ждать новостей. Хотя слежу, со многими из актуальных участников современного литпроцесса, хоть шапочно, да знаком (так возникают ключевые слова при беглом просмотре контента).

А друзья уходят, как ушел 6 февраля один из ближайших – Саша Петрушкин. А неделей позже не стало Елены Кацюбы (так хорошо пообщались с ней в октябре прошлого года на форуме молодых писателей). Потом, наблюдая вселенское поминание Лимонова (с коим встречался единожды и не слишком интересно), подумал, что мне куда больше не хватает Кирилла Ковальджи, Виктора Сосноры, Льва Анненского. Счастье, что живы Александр Кушнер и Олег Чухонцев, что Сергей Чупринин издал-таки хронику оттепели, что вот сегодня в «Независимой газете» – Александр Еременко (Метаметафора. Как это было), Виталий Штемпель в «Литературной России» интересно говорит про глобальные отличия между молодой и более зрелой литературой, Герман Лукомников спрашивает: «А какие мои произведения вы помните и цитируете?». Я, честно, помню и цитирую одно, о чем и написал вопрошающему.

К слову, о цитатах. На фоне нынчемодной «самоизоляции» мне уже несколько дней циклически приходит на ум стихотворение Всеволода Емелина (появлявшегося на ПБ в качестве члена какого-то жюри):

Великой Родины сыны,

Мы путешествовали редко.

Я географию страны

Учил по винным этикеткам.

Лишь край гранёного стакана

Моих сухих коснётся уст,

От Бреста и до Магадана

Я вспомню Родину на вкус (…)

Теперь я выпиваю редко,

И цены мне не по плечу,

Зато по винным этикеткам

Сейчас историю учу.

Эти стихи я слышал и от самого автора, и, это было отдельно интересно, в исполнении замечательного актера Вениамина Смехова. Тоже, кстати интересный в смежной с литературной областью персонаж. Помните у Визбора:

Впереди лежит хребет скальный,

Позади течет река — время,

Если б я собрался в путь дальний,

Я бы Смехова позвал Веню…

Но вернусь к тому, с чего начал.

«Мне скучно, бес!» Ну, ага, скучно. И не надо тыкать в меня пальцами, я и сам прекрасно знаю, что каждый человек сам творец своей скуки. И про, когда нечего сказать, лучше молчать, я тоже знаю. А когда есть чего – тоже не всегда стоит (а чаще малодушно не хочется) открывать рот. Прочитаешь что-то, тут же мысленно кинешься в полемику, представишь формат и характер ответов оппонента и махнешь рукой, мол, ну его нафиг. И только глубоко под спудом тихим голосом пропоет Галич:

И теперь, когда стали мы первыми,

Нас заела речей маета.

Но под всеми словесными перлами

Проступает пятном немота.

Пусть другие кричат от отчаянья,

От обиды, от боли, от голода!

Мы-то знаем - доходней молчание…

Начинаешь себя стыдить, вспоминаешь про больное сердце, про массу иных, не написанных, не реализованных задумок, но знаешь, что вот эта тема молчания, тема глухоты и «одиночества в сети» все равно не дает покоя.

Вот, недавно здесь на ПБ натолкнулся в тысячный, наверное, раз на мысль, которую можно вывесить эпиграфом над всей оптом и в розницу сетературой:

ХОЧУ ВЫРАЗИТЬ ОГРОМНОЕ, ЧЕЛОВЕЧЕСКОЕ СПАСИБО ВСЕМ КТО ПРОЯВИЛ МУДРОСТЬ, ПРОЙДЯ МИМО МОИХ СТИХОТВОРЕНИЙ, ЕСЛИ ОНИ ВАМ НЕ ПОНРАВИЛИСЬ (авторская пунктуация сохранена)

Текущий автор этих слов Марк Березаруцкий – на мой вкус очень показательный представитель тех, кто… Вот, не знаю, как определить не косвенно. Только на портале Стихи.ру на сегодняшний день зарегистрировано 840 917 авторов. Думаю, с полмиллиона оных под вышеприведенным высказыванием подписались бы не раздумывая.

Так что, пройди мимо, промолчи! Промолчи…

Память услужливо подсовывает мне еще одну цитату про молчание. Известную цитату из выступлений немецкого пастора Мартина Нимёллера, которой он пытался объяснить бездействие немецких интеллектуалов и их непротивление нацистам.

Когда они хватали коммунистов, я молчал: я не был коммунистом.

Когда они сажали социал-демократов, я молчал: я не был социал-демократом.

Когда они хватали членов профсоюза, я молчал: я не был членом профсоюза.

Когда они пришли за мной — заступиться за меня было уже некому.

Вы, возможно, решите, что я сравниваю несравнимое, действительно, это же бред, сравнивать одну из величайших трагедий прошлого столетия с не обязывающим ни к чему сетевым общением, но я совершенно точно ощущаю именно это, иной раз давая лени и инертности победить потребность и желание сказать.

Кстати, вот это «ПРОХОДИ МИМО» стоит добавить еще одним, бытующим и в сети вообще, и на данном литературном ресурсе мнением.

Чего вы пальцы гнете, здесь НЕТ НАСТОЯЩИХ ПОЭТОВ, тут люди просто хобби развлекаются, – настаивал один из моих оппонентов, кто вы такой, чтобы судить и требовать.

Что ответить? Действительно, в социально-терапевтическом смысле, «чем бы дитя не тешилось…», но!

Возвращаемся к цитате. К ее главному месседжу о том, что молчание может завести очень и очень далеко. В мыслимом мною случае, что каждое плохое стихотворение, прочитанное человеком, что-то да крадет у корпуса настоящей, хорошей поэзии.

Но ты (в смысле я), черт побери, молчишь. Не говоришь, вы, сударь/сударыня неталантливы, не умеете (и, скорее всего) не научитесь писать.

Не говоришь потому, что уже знаешь все варианты ответа, от «я так вижу» до самого сегодня распространенного ответа на стилистическую претензию, мол, читайте теорию, ЭТО (согласно тому или иному сетевому или словарному источнику) ДОПУСТИМО (!), а значит ХОРОШО. В общем, бытующий в культурном контексте аналог социального «РАЗРЕШЕНО ВСЕ, ЧТО НЕ ЗАПРЕЩЕНО ЗАКОНОМ».

Я не знаю, как донести до собеседников, что в литературе это не работает. Не должно работать, по моему глубокому убеждению. Что творчество (я имею в виду поэтическое) не может и не должно сводиться ни к набору бедно и тускло зарифмованных аксиом, ни к, простите, виньеткам ложной сути, ни к модной нынче чувственно-бытовой безрефлексионной констатации себя-любимого.

Я не знаю, как донести, что литературу стоит не только почитать, но и почитывать, не ограничиваясь узко клишированными наборами классики, не навешивая ярлыков и не отмахиваясь. Многие и многие из моих оппонентов разных лет, если вылить из их сентенций воду, не говорили ничего, кроме знаменитого «Не читал, но осуждаю».

Кстати, эта как бы цитата – на самом деле фэйк, возникший в околопастернаковской риторике уже в постсоветские годы, так называемая «ложная цитата», позднейшее описание, которое вдруг по разным причинам стали выдавать за прямую речь. Впрочем, количество и ныне думающих так делает ее вполне легитимной.

В реальном выражении она превращается в «да зачем я буду читать этих ваших… (указание на упомянутого мной кого-нибудь, кого я считаю интересным и стоящим прочтения автором), когда у меня есть… (короткий хрестоматийный список «нашего всё»).

Что же касается исходника помянутой цитаты, то их по мнению историков литературы несколько. Вот один из них.

Заметка старшего машиниста экскаватора из Сталинграда Филиппа Васильцева «Лягушка в болоте», опубликованная в «Литературной газете» (№ 131 от 01.11.58):

«Что за оказия? Газеты пишут про какого-то Пастернака. Будто бы есть такой писатель. Ничего я о нем до сих пор не знал, никогда его книг не читал. (…) Допустим, лягушка недовольна и еще квакает. А мне, строителю, слушать ее некогда. Мы делом заняты. Нет, я не читал Пастернака. Но знаю: в литературе без лягушек лучше».

Я вот про лягушек и литературу судить не возьмусь, но и тон, и смысл высказывания мне знакомы, читаны и здесь, на ПБ, и не только, разумеется.

Другое классическое обобществленное высказывание: «ваш текст плохой, потому что я его не понял». Обычная, в общем-то, ксенофобия. Понятная, но, на мой взгляд, в рамках сколь бы то ни было литературного сообщества не слишком приемлемая. Вот где бы я ни единым словом не осудил бы молчание. Не понял – промолчи, подумай, попытайся понять, спроси, в конце концов.

Впрочем, об этом я уже много раз говорил и в контексте обсуждения критики и критиков, и по разным другим поводам. Но это ведь не повод длить и умножать молчание, правда. А то получится как у Егора. Помните одно из самых коротких стихотворений, написанных Летовым. Сам автор, кстати, высоко его ценил.

Когда я умер,

Не было никого,

Кто бы это опроверг.

10.04.1988

Это ведь даже не о смерти, а о том, что поэзия – диалогическое искусство, она просто не существует, когда «никого, кто бы…»

И, в заключение, анекдот в контекст нынешней гречневой истерии:

– Вы любите Кафку?

– Грефневую… офень…