Ищу критика! Илья Рейм.
Ищу критика!
25 июля 2017
Добрый день. Так вышло, что предыдущий мой выпуск был тематическим и очередь страждущих не продвинул. Надеюсь, компенсацией за это стала работа судей в конкурсе «Тропы», где жюри постаралось, насколько в принципе позволял формат мероприятия, организовать максимально подробный разбор текстов. Разумеется, не такой подробный, как в данной рубрике, но зато и разбирающих было много, и текстов около девяноста, так что, возможно, учебная составляющая разборов жюри была гораздо более значима (к слову, учебная составляющая не в том, что «надо писать так», а в демонстрации того, что могут увидеть разные внимательные читатели в текстах). Надеюсь, что во втором туре летнего Кубка удастся этот формат повторить. А этот выпуск тоже будет совершенно обычным, просто разбор стихов из очереди с попытками делать какие-то общезначимые выводы.
Душа, «Исцеление»
Мы раним друг друга словами,
а надо бы исцелять...
Деревья машут ветвями,
и птицы зовут полетать.
Я знаю, что нам очень сложно
всю жизнь полюбить в себе.
Взгляни на меня осторожно,
прислушайся к тихой мольбе.
Давай поможем друг другу,
достаточно острых "гвоздей"...
Позволь же снять шлем и кольчугу,
теперь принимай гостей.
А в гости к тебе нынче радость
спешит, за нею - любовь.
И нежности теплая благость
желает согреть хладный кров.
Доверие на пороге
смущенно застыло - вперед!
Наверно, устало в дороге,
пришел и его черед.
Печаль, потеснись, подвинься,
дай место надежде святой...
Душа, распрямись, не кручинься,
ведь счастье вернулось домой.
Подарено исцеление: прими жизнь и благослови -
Терпение и прозрение, и сердца готовность к любви.
Мы раним друг друга словами,
а надо бы исцелять...
Деревья машут ветвями,
и птицы зовут полетать.
Есть пословица про бузину в огороде. Увы, две половинки первой строфы не срастаются в восприятии. Либо между ними нет связи, либо эта связь не удалось показать.
Я знаю, что нам очень сложно
всю жизнь полюбить в себе.
«Всю жизнь полюбить в себе» — не вполне понятно. Либо речь о полном принятии себя, но тут не вполне однозначно выражена мысль, либо «всё» — просто слово-заполнитель.
Взгляни на меня осторожно,
прислушайся к тихой мольбе.
Давай поможем друг другу,
достаточно острых "гвоздей"...
Позволь же снять шлем и кольчугу,
«Снять» на предударной позиции звучит тяжело.
теперь принимай гостей.
А в гости к тебе нынче радость
спешит, за нею - любовь.
И нежности теплая благость
желает согреть хладный кров.
«Хладный» немного тяжело ложится в ритм.
Доверие на пороге
смущенно застыло - вперед!
Наверно, устало в дороге,
пришел и его черед.
Устало, пришёл его черёд. Какой-то логической связки, возможно, не хватает. Скажем, «но». Либо хотя бы чёткой точки после «в дороге».
Печаль, потеснись, подвинься,
дай место надежде святой...
Душа, распрямись, не кручинься,
ведь счастье вернулось домой.
Подарено исцеление: прими жизнь и благослови -
Ритмически тяжело «прими жизни» — два ударения подряд. Видимо, сильный слог — на «жизнь».
Терпение и прозрение, и сердца готовность к любви.
В целом должен сделать вывод, что стихотворение не сложилось. Поговорим об общих проблемах текста. Что такое поэзия? Поэзия всегда представляет собой концентрированную многомерность, выраженную в словах (хорошая проза, кстати, отличается лишь несколько меньшей концентрацией многомерности; в этом смысле противоположностью поэзии является вовсе не проза, а скорее чисто утилитарные тексты наподобие инструкции к электрочайнику: в них всё, кроме конкретного прямого смысла слов, является вредным излишеством, и многомерность максимально изгоняется из речи). Многомерность же возникает неспроста, тут мало одной цели, одного мотива. Трудно сделать стихи просто из идеи, пусть самой правильной, именно поэтому попытки использовать поэзию для прямой проповеди чего бы то ни было смотрятся обычно так странно. Для глубокого стихотворения совершенно необходимо наличие внутреннего противоречия, нарастание и разрешение напряжения, своего рода катарсис в конце. К сожалению, в данном стихотворении этой необходимой составляющей мне увидеть не удаётся, в результате текст выглядит головным и несколько назидательным.
Теперь о рифмовке. Здесь преобладают грамматические рифмы. Очень часто задают вопрос, почему грамматические рифмы не рекомендуются к активному употреблению, ведь, казалось бы, рифмы как рифмы. Что ж, действительно рифмы как рифмы, особенно если созвучие больше минимального. Проблема, однако, не в созвучии — самому повторению звуков всё равно, как образовываться, за счёт окончаний при совпадении грамматической формы или за счёт ещё чего-то. Но совпадение грамматической формы рифмуемых слов приводит к тому, что рифмуемые строки строятся параллельно («Мы раним друг друга словами» — «Деревья машут ветвями»: обратите внимание, синтаксис почти идентичен, если не считать «друг друга», т. е. «кто-то что-то делает чем-то».) и обладают из-за этого похожей речевой интонацией. Когда грамматические рифмы преобладают, это почти всегда значит довольно однообразный интонационный рисунок стиха. Хотя, конечно, виртуоз сможет создать некоторое интонационное разнообразие и простейшими средствами.
Стих вообще, помимо банального ритма ударных и безударных и рифмы, обладает массой интересных свойств, и хороший стихотворный текст полон жизни одновременно на многих уровнях. Внизу стучит свою нехитрую ритмическую основу (с некоторыми вариациями) барабан сильных и слабых слогов. Чуть выше пульсирует ритм границ слов, а дальше — стихов и цезур. Ещё чуть выше — ритм, задаваемый рифмами, и ритм, задаваемый границами фраз и речевыми паузами. Ещё выше — строфы и другие крупные блоки. Но это далеко не всё. В частности, один из срезов текста — мир его интонаций, нарастаний напряжения и спадов (разрешений) напряжения. И в этом срезе тоже много уровней, от интонации отдельной фразы или группы фраз (напряжение растёт, достигает кульминации, потом спадает) до интонации текста в целом, где тоже есть свои, уже более крупные, волны нарастания и спада. Всё это (и ещё многое не перечисленное нами, например, ритм фонетики, ритм повторов слов, ритм развития действия, жизнь образов и прочая, прочая, прочая) даёт (в лучших образцах поэзии) предельную многомерность текста, возможность читать его снова и снова, подмечая новые детали и радуясь их глубине и согласованности.
Теперь вернёмся к использованию грамматических рифм. Не сами рифмы плохи. Плохо то, что при тотальном их использовании обычно выхолащивается определённый интонационный уровень текста, а именно уровень интонаций фразы и отдельного стиха («стиха»=«строки» — напоминаю термин). И чаще всего это не идёт тексту на пользу. Настоятельный совет учиться использовать как можно более широкий спектр рифм — это не призыв всё своё умение выдать в каждом стихе. Поэзия — не спорт, не фигурное катание, где нужно показать максимальный набор обязательных и необязательных элементов. Владеть элементами нужно для того (и только для того), чтобы иметь возможность найти в словах и звуках наилучшее отражение того внутреннего интонационного (и не только интонационного) богатства, которое родилось в голове автора в момент вдохновения. Да, надо освоить всё. А после этого — использовать то, что душа попросит. Возможно, и грамматические рифмы: когда они используются не от неумения писать иначе, а потому, что именно такое звучание автор подбирал на слух, никакого зла в них нет.
Вы, наверное, посмеётесь: в сто первый раз о грамматических рифмах. Но тема какая-то неувядающая — то в обсуждениях снова и снова поднимаемая, то просто просящаяся в очередном разборе. Вот и тут всплыла.
Сергей Касатов, «Вера спит»
На закате пламенной субботы,
Положив на локоть гайморит,
Под призывом: «Разувайте боты!»
Не снимая боты, Вера спит.
На тахте, разбросанной по кухне,
Подавляя пубертатный стыд,
Иннокентий починяет туфли.
Верует, надеется. Кряхтит.
Хочет, чтобы синие колготы,
Без которых Вере не фартит,
Съёжились колечками на ботах,
Обнажая правильность пути.
Так, до петухов, пока не рухнет,
Озадачен, сломан и побрит
Иннокентий починяет туфли.
Не снимая боты, Вера спит.
Вот прочитаешь такое — и поначалу обычно не знаешь, что об этом сказать. А сказать на самом-то деле есть что, просто чуть огорошенный читатель в тебе не сразу в состоянии переварить текст. «Что это вообще такое? О чём оно?» — вопрошает внутренний читатель и пытается уйти в отставку и не пытаться логически осмыслить текст. И правда, о чём? Вариантов в голове рисуется сразу несколько, какие-то из них довольно дикие. Например, можно счесть Веру девочкой и высосать из пальца какой-то лолитоподобный сюжет. Хотя «пубертатный стыд» товарища Иннокентия всё-таки не вполне с этим вяжется. Можно увидеть Веру взрослой. Иннокентия тоже можно представлять себе разным. Да и обстановка однозначно не понимается. Видимо, небогатая. Вероятно, с налётом антуража советских времён (призыв разувать боты — кстати, тут характерна неправильность призыва в духе смешивания «одевать» и «надевать»: говоря строго, боты нельзя разуть, если, конечно, поверх них не надеты, допустим, калоши, которые при этом разувании снимают).
Но к чему я, спрашивается, веду? Веду к тому, что контекст, в котором разворачивается действие, совершенно туманен, для сколько-нибудь целостной картины катастрофически не хватает информации. Так, атмосферные детали. И почти ничего однозначно толкуемого и конкретного.
На закате пламенной субботы,
Положив на локоть гайморит,
Неплохой, кстати, пример метонимии (замены понятия на смежное), аж двойной. И не гайморит, а место, под которым скрываются пазухи, в которых бывает гайморит. И не на локоть, а на смежное с ним плечо или предплечье: положить это место на локоть — это почти как локоть укусить. Интересно, что высокопарная «пламенная суббота» в сочетании с этой чуть просторечно звучащей двойной метонимией создаёт довольно тонкий комический эффект.
Под призывом: «Разувайте боты!»
Не снимая боты, Вера спит.
Снова комический эффект, и снова тонко рассчитанный. Тут и «призыв» (этакая пионерская лексика) разувать боты (уже недвусмысленное просторечие, забавно с «пионерской» лексикой сочетающееся), и сон в ботах под ним.
На тахте, разбросанной по кухне,
Образ разбросанной тахты забавен. Строение его не вполне очевидно. Будь это диван, я бы предположил, что он был разложен, заняв пространство кухни. Тахта же не раскладывается. Однако, видимо, отражает элементы беспорядка.
Подавляя пубертатный стыд,
Иннокентий починяет туфли.
Ассонансная рифма, формально очень бедная. Но, что интересно, на деле эта бедность ухо мне не режет, поэтому и не придираюсь. Кстати, слово «починяет» в нашем лексиконе уже довольно сильно ассоциируется с «починяю примус», из-за чего тоже приобретает слегка насмешливую окраску.
Верует, надеется. Кряхтит.
И ещё раз видна этакая лёгкая и нежная насмешка, которой и вообще весь текст проникнут: верует-надеется-кряхтит…
Хочет, чтобы синие колготы,
Без которых Вере не фартит,
Съёжились колечками на ботах,
Обнажая правильность пути.
Эх, красиво сказано! Не вполне однозначно, но уж очень хорошо.
Так, до петухов, пока не рухнет,
Озадачен, сломан и побрит
И опять — тончайшая ирония...
Иннокентий починяет туфли.
Снова, казалось бы, бедная рифма к этим несчастным туфлям. И снова не кидаю камень, поскольку на слух воспринимаю её нормально.
Не снимая боты, Вера спит.
Финал достойный.
Крайне интересный текст. Что в нём особенно радует, так это достаточная стилистическая тонкость, постоянная сшибка разных пластов лексики, от высокой до «низкой», без ощущения мозаичности. Комические эффекты создаются с определённой изысканностью и с явным вниманием к деталям. При этом ирония совершенно беззлобна и создаёт у меня впечатление, что текст проникнут глубокой любовью к героям. И это ощущается несмотря на полную неясность контекста, вот в чём штука!
В общем, казалось бы, странное стихотворение, да? Но в том и фишка, в том и насмешка музы, что при чтении ты каждой клеточкой понимаешь, что этот страдающий мучительной недоговорённостью текст — поэзия. Как так получается? Почему? Да кто ж его знает! Факт, что текст на первый и формальный взгляд не очень вразумителен, но одновременно очень тонок и многомерен. И поэзией является, никуда от этого не деться.
