Ищу Критика! Максим Приходский.
Добрый день.
В качестве одного из произведений для анализа на сегодня я выбрал текст Андрея Мансветова, на что автор дал согласие.
Мансветов Андрей — «* * * (Кто-то из них строил мосты в чистом поле)»
Кто-то из них строил мосты в чистом поле.
Кто-то читал вперемешку Эко и «Курочку-Рябу».
Самый маленький издевался над предками –
Предки тоже были «из них», но просто не понимали…
Самый большой мечтал напоследок увидеть правнуков.
Хвостатый сидел перед пустой мышиной норкой.
Скрипучая хлопала не запертая одним из средних форточка.
И временами присутствие безымянного
Ощущалось особенно сильно.
Зеркала отражали истину, они знали, что уже родился
Маленький городской Будда с русской фамилией,
И глазами, которые видели и запомнили, что…
…кто-то из них строил в чистом поле мосты до самого неба.
«Яичко упало и разбилось» – скажете вы, и будете правы
Со своей грани моей любимой головоломки.
14 марта 2008
---------
Читая вперемешку Умберто Эко и «Курочку Рябу», сложно оставаться в рамках привычной модели восприятия художественной действительности как некого обособленного мира, отдельной истории, в которой обязательно заложен какой-то определённый смысл. Этой строкой автор отправляет читателя в путешествие по реальности, в которой литературные миры пересекаются друг с другом и с авторским восприятием нашего мира, открывая множество интерпретаций того или иного сюжета. Эко сказал бы об этом лучше.
Поскольку произведение написано верлибром, о метрике и рифме говорить не приходится. В то же время эта форма вполне, на мой взгляд, соответствует высказыванию, помогая уйти от традиционного восприятия текста.
Наиболее заметным смысловым пластом здесь предстают сказки или образы, которые кажутся сказочными за счёт упоминания «Курочки Рябы». Более того, её простейший сюжет, как известно, подвергался упрощению: в ранних вариантах разбиение яичка приводило в итоге к куда более ужасным событиям, нежели плач деда и бабы. Что я начинаю видеть, смотря на эту череду образов? «Хвостатый», сидящий перед пустой мышиной норкой, может оказаться не упомянутым в сказке котом, ожидающим, когда роковая мышь появится вновь. Под эпитетом «скрипучая» может скрываться пустая изба, в которой больше никто не живёт. В то же время оба этих слова могут отсылать к архетипичным сказочным коту и избушке, которые в других сказках превращаются в учёного кота и избушку на курьих ножках. О том, что происходит с ними после того, как заканчивается история, о том, как выглядит лимб между окончанием одного прочтения и началом следующего, читатель может лишь догадываться. Текст дополняет это ощущение и формой — перед нами верлибр, ровный, ритмичный ямб прекратил своё течение, созвучий больше нет, — и лексикой — здесь совсем мало конкретики, а в качестве подлежащих используются одинокие характеристики, словно это всё, что осталось от больших, обстоятельных описаний.
Ещё один образ, имеющий связь со сказками, — это зеркала, которые благодаря своей волшебной силе, имеют доступ к истине. А истина в том, что маленький Будда (и с ним связан отдельный набор ассоциаций, в частности, о том, кто может вывести образы из череды однообразных перерождений) предстал в роли читателя и прочёл первые строки этого стихотворения, но прочёл, так сказать, шире и глубже. Он увидел, что мосты строятся «до самого неба». И здесь я подхожу к ключевому образу — «они». Моя интерпретация такова: они — это читатели, становящиеся писателями, переосмысляющие жизнь и культуру и создающие на их основе свои тексты, строящие сложные конструкции на том, что усвоено обществом, что стало «чистым полем». Самые маленькие издеваются над предками (которые тоже когда-то были такими же творцами мостов), а самые большие хотят заглянуть за грань будущего, увидеть, как их преемники будут творить своё продолжение этой единой культурной истории. В таком понимании персонажи и целые миры, чья история закончена, ждут, когда их вновь «призовут» для новых историй, «подключат» их к новой культурной реальности. И мы знаем, что это возможно.
«Яичко упало и разбилось» – скажете вы, и будете правы
Со своей грани моей любимой головоломки.
Головоломки литературного процесса, которая постоянно меняется и в которой не так уж много однозначного и окончательного.
Воспринимая такое произведение и давая ему свою оценку, я напоминаю себе, что в данном случае эстетическое напряжение зависит от моего осмысления прочитанного. Чтобы установить связь, приходится принимать игру, которую автор для нас создаёт, подходить к тексту ближе и в какой-то мере относиться к нему, как к живому слову автора (ещё раз обращаю внимание на последние строки) или даже как к живому существу. Едва ли я смогу высказать какие-либо замечания или рекомендации, разве что строка «Скрипучая хлопала не запертая одним из средних форточка» вызывает вопросы — если эта несогласованность намеренная, она, на мой взгляд, явно лишняя. В остальном автор не делает ничего рискованного в выбранном им контексте; то, что имеется, — «они», сказки, маленький Будда, финал — выглядит уместно и оставляет простор для мысли.
---------
Полуночный Совёнок — «Бриг "Меркурий" - возвращение домой»
Израненный, потрёпанный в бою,
В ночи идёт неспешно бриг Меркурий.
Не сдался в плен к турецкому врагу:
Отважны моряки, кораблик юрок.
Под лунным взором держит путь домой,
Пробоины в бортах, в них волны хлещут.
Уставший, но счастливый, что живой,
С родными берегами жаждет встречи.
Колышет ветер в дырах паруса,
Суда на рострах вдребезги разбиты.
Скупая по щеке течёт слеза,
Тела убитых простынёй прикрыты.
Смерть не прошла Меркурий стороной,
Не ступят наземь четверо матросов.
С бесстрашными простятся всей страной,
Заплачут в Севастополе берёзы.
На горизонте черноморский флот,
Встречает возвратившихся героев.
Казарский поврежденный бриг ведёт,
Мечтая вновь услышать шум прибоя.
На небе кучевые облака,
Парят над Чёрным морем словно чайки.
На парусники смотрят свысока,
Сбиваясь дружно в маленькие стайки.
Частичку прошлого на полотне,
Запечатлел художник Айвазовский.
В прибрежных водах, по крутой волне,
Идёт боец - защитник черноморский.
---------
Победа брига «Меркурий» над турецкими кораблями — воистину чудо в истории морских сражений, увековеченное в живописи и поэзии. Автор вносит свою лепту, изображая корабль-герой, а точнее, его возвращение после боя, что не так часто попадает в фокус посвящений, нежели сама битва. То, что сразу бросается мне в глаза при прочтении: это стихотворение явно основывается на картине Айвазовского «Бриг "Меркурий" после победы над двумя турецкими судами встречается с русской эскадрой», и это, на мой взгляд, серьёзно снижает напряжение и отдаляет читателя от изображаемого, когда автор акцентирует на этом внимание. Сам факт того, что первоисточник — живопись, может вполне играть на пользу стихотворению: оно становится статичным, в нём почти не остаётся движения, но в описываемой ситуации это интересная особенность. Бой закончился, время словно застыло. Однако последняя строфа — это то, что я ожидаю увидеть в сочинении по картине, но не в современном стихотворении о возвращении потрёпанного брига, одержавшего совершенно немыслимую победу. Она реализует простую формулу «художник запечатлел частицу прошлого...» и оттого звучит очень банально. Предыдущий катрен, мне кажется, дал бы более сильную концовку, сделав акцент на мирном изображении неба. Это тоже не слишком оригинальный ход, но он бы сработал в данном случае лучше.
Кроме того, я обращу внимание на ряд деталей, также отрицательно сказывающихся на восприятии стихотворения:
«Не сдался в плен к турецкому врагу» — предлог «к» здесь не нужен, сдаются в плен кому-либо. В то же время попадают в плен к кому-либо.
«Отважны моряки, кораблик юрок» — моряки несомненно отважны, но фраза «кораблик юрок» звучит слишком несерьёзно в этом контексте из-за уменьшительно-ласкательного суффикса и олицетворения корабля с использованием по отношению к нему прилагательного «юркий». Автор хотел сказать, что бриг был достаточно манёвренным, и как-то так, на мой взгляд, это и должно было звучать.
«Колышет ветер в дырах паруса» — инверсия здесь порождает синтаксическую двусмысленность: «ветер в дырах» или «паруса в дырах».
«Смерть не прошла Меркурий стороной» — пройти стороной можно мимо чего-то, а Меркурий смерть могла обойти стороной.
«Парят над Чёрным морем словно чайки» — сравнение массивных кучевых облаков с чайками весьма сомнительно. Взглянув на картину-прообраз, я лишь утверждаюсь в том, что «чайки» и «стайки» — это не те слова, которыми я бы описал облака над «Меркурием».
В этом сюжете скрыт неплохой потенциал — порванные паруса, безучастные волны, бьющие по разбитому судну, ощущение застывшего времени. Всё остальное мне видится лишним, оно мешает мне почувствовать поэтическую связь с «Меркурием»: слова «кораблик» и «стайки», слишком прямо поданные трагические и патриотические мотивы (скупая слеза, текущая по чьей-то щеке, строки о том, как вся страна и даже берёзы заплачут), упомянутая в начале «школьность» и энциклопедичность (обязательно всё из списка: турецкий враг, жертвы, берёзы в Севастополе, Казарский, Айвазовский...). Если автор стремился к этому (например, перед ним стояло задание — написать патриотическое стихотворение по картине, и чем больше относящихся к теме фактов, тем лучше), то часть замечаний отпадут как необходимые уступки внешним условиям. Но даже в этом случае, я думаю, теперь автор при желании может посмотреть на стихотворение свежим взглядом и решить, что для него во всём этом действительно важно, и как минимум сделать для себя выводы.
---------
