Я испытал превратности судеб...
Я испытал превратности судеб,
Я видел много на земном просторе,
Трудом я добывал свой хлеб,
И весел был, и мыкал горе.
На милой, мной изведанной земле
Уже ничто меня теперь не держит,
И пусть таящийся во мгле
Меня стремительно повержет.
Но есть одно, чему всегда я рад
И с чем всегда бываю светло-молод,—
Мой труд. Иных земных наград
Не жду за здешний дикий холод.
Когда меня у входа в парадиз
Суровый Петр, гремя ключами, спросит:
"Что сделал ты?»— меня он вниз
Железным посохом не сбросит.
Скажу: "Слагал романы и стихи,
И утешал, но и вводил в соблазны
И, вообще, мои грехи,
Апостол Петр, многообразны.
Но я — поэт.»— И улыбнется он,
И разорвет стихов рукописанье.
И смело в рай войду, прощен,
Внимать святое ликованье.
Не затеряется и голос мой
В хваленьях ангельских, горящих ясно.
Земля была моей тюрьмой,
Но здесь я прожил не напрасно.
Горячий дух земных моих отрав,
Неведомых чистейших серафимам,
В благоуханье райских трав
Вольется благовонным дымом.
8 апреля 1919
Я видел много на земном просторе,
Трудом я добывал свой хлеб,
И весел был, и мыкал горе.
На милой, мной изведанной земле
Уже ничто меня теперь не держит,
И пусть таящийся во мгле
Меня стремительно повержет.
Но есть одно, чему всегда я рад
И с чем всегда бываю светло-молод,—
Мой труд. Иных земных наград
Не жду за здешний дикий холод.
Когда меня у входа в парадиз
Суровый Петр, гремя ключами, спросит:
"Что сделал ты?»— меня он вниз
Железным посохом не сбросит.
Скажу: "Слагал романы и стихи,
И утешал, но и вводил в соблазны
И, вообще, мои грехи,
Апостол Петр, многообразны.
Но я — поэт.»— И улыбнется он,
И разорвет стихов рукописанье.
И смело в рай войду, прощен,
Внимать святое ликованье.
Не затеряется и голос мой
В хваленьях ангельских, горящих ясно.
Земля была моей тюрьмой,
Но здесь я прожил не напрасно.
Горячий дух земных моих отрав,
Неведомых чистейших серафимам,
В благоуханье райских трав
Вольется благовонным дымом.
8 апреля 1919
