Акварель
Часть первая
Сбежал от бабки с дедкой колобок,
не стал Тезей разматывать клубок,
Страшиле добрый Гудвин разум не дал,
у Девочки порожний коробок,
царица перед зеркалом дурнела;
издал пренебрежительный хлопок
воздушный шар, ударившись о небо.
Часть вторая
На стакселях, бизанях, кливерах,
запутавшись в семи-восьми ветрах,
любимое отродие Петра,
Санкт-Петербург, безусый, безбородый,
закону сообразно бутерброда,
казалось, не сбавляя обороты,
в спокойствия попал водоворот ты,
где всё вокруг напоминало ад,
как ты здесь очутился — невдогад,
где Синий мост слегка широковат,
Демидов же, наоборот, горбат
(а горизонт садился на шпагат),
Гаврюша, Ангел, Пыжик, Бледный всадник
наведывались в Летний палисадник
в картишки перекинуться; cфорцандо
огней потешных так напомнит гром,
Дворцовая почти что ипподром,
живые, тени за одним столом —
а стол один и прадеду и внуку;
тоски котёнок жалобно мяукал,
господь не отлипал от ноутбука,
поскрипывали сумерки пером,
лишь выйдя из Московского вокзала,
рассматривали заводные куклы
собора Исаакиевского купол;
первостатейный время костоправ,
молчало, точно в рот воды набрав,
с сапог своих отряхивая прах.
Часть третья
Поднимай, луна, турникет теперь,
в облаков ништяк парике тебе,
в облаков ништяк парнике тебе?
(как могу, подбиваю клинья я);
проплывает лист по реке Неве,
тишины распласталась скиния,
небозёма кривая линия;
между тем, иззелена-синяя,
орхидеей, кувшинкой, лилией,
распускалась Тьма Патрикеевна.
Часть четвёртая
Снова высокомерность,
нам подрастает смена,
всё хорошо в меру;
доводы мои меркнут
перед её медью,
эос.
Пусть оттрубят мессу,
пусть пролетит месяц,
пусть упадёт месяц
прямо на нас. Месиво.
Будем гореть вместе.
Как вам такой месседж?
Ночью приснился Годар:
«Что ты пронёс сквозь года? —
спрашивал господарь, —
может быть, благодать
может быть, благодар-
ность?»
Думать хоть иногда
нужно.
Смерть удивительный дар,
смерть исключительный дар,
жизнь — лишь обман, химера.
Часть пятая
Утро — траурный окаём
ночи. Знаю про неизбежность,
понимаю, что белоснежность,
понимаю (со словарём),
улыбаешься, всё путём?
Крылья режутся у Надежды,
прорывается сквозь одежды
сердце. Камушком попадём
в неба пагубный водоём;
доиграешься, как и прежде,
солнце, лёгкое на подъём.
Часть шестая
Полумесяца тлящаяся лучина,
моцион, совершаемый нами чинно,
не спеша, вдоль прекрасных лесных озёр...
«Не от мира сего («клевета!»), фразёр,
запрометчивый («думаешь?»), фантазёр,
с тобой вечно какая-то чертовщина
происходит. Сотни тому причин есть?
Как же трудно тебя называть мужчиной,
ты хороший поэт — но на этом всё».
Часть седьмая
Утро подковами цокает.
«Мне её опиши».
«Стройная, невысокая,
кажется, нет души
вовсе». Это всё лирика,
лирика тьмы.
Родненькая моя, миленькая,
нам не привыкать. Мы
так влюблены искренне
в Санкт-Петербург,
город на берегу Финского,
Финского на берегу.
Часть восьмая
Дорогу узнавая у покойников,
нет, время отнимая у покойников,
на всю зарплату покупая слоников;
вот люк несёт в цветмет водоканал,
крестятся знатно идолопоклонники,
зачем судьба так бессердечна к нам,
зачем усы садовник обкорнал,
а участковый тучи разогнал;
разглядывал кучкующихся школьников,
разглядывал почкующихся школьников,
сидящий грустно у окна Раскольников,
Раскольников, сидящий у окна.
Май 2016
