О музе, доме, сыне и дереве...
Сидеть себе тихо,
читать…
Когда делать нечего,
В брачные игры играть
с другими приматами…
Пьяная Муза
ввалилась
однажды вечером.
Водку хлестала.
Ругалась.
Цинично и матерно.
Бросив брутально
на стол
огурец надкушенный,
Что-то невнятно плела
о публичной оферте…
"Дал Бог работку -
возиться с Вашими душами…
То еще счастье!...
Эх, лучше б родиться
Смертью…
Вечно в пути,
как извозчик,
от гения к гению –
Сдох шагомер.
А ведь только три дня и мèрила…
Знаешь, пока Иоанн
писал «Откровения»,
Я ведь
почти что успела
вырастить дерево…
План-то растет.
Поэты, как блохи,
множатся…
Нервы, артрит…
А ведь я же была красивая!
Помнишь,
меня "Шаганэ"
называл Сереженька?
Было же время!
А нынче, все чаще –
силою.
Какая страховка?
У Ллойда крыша поехала…
Ведь каждый второй…
Я столько уже
отплакала…
Ведь было как?
Полюбовно,
с лаской,
с утехами…
А нынче мне кажется –
мир населен
маньяками…
А нынче…
(стакан опрокинув)
…все чаще кажется,
Что где-то
идет
приемка стихов
по весу
А после "Онегина"
был бы сынок…
От Сашеньки…
Но абортарий небесный
прислал Дантеса.
Ну что ты молчишь?
Что хлюпаешь-то глазищами?!
Да знаешь ли цену
такому вот
одиночеству?!
Чтоб день ото дня
отдаваться
толпе пресыщенной –
То вырядят в рясу,
то им педсовета хочется!
Молчишь?
Извращенцы
моралями
нервно блядствуют…
А помнишь,
как Северянин
умел-то: "Милая…"
Смерти-то что?
Собирай, поди,
да оттаскивай…
С мертвыми проще!
Мертвые – не насилуют!"
И, пьяно икнув,
вдруг расплакалась
не ко времени,
Потом засмеялась –
на смех
и на слезы
быстрая…
"Устала я шляться!
Без праздников,
роду и племени
И даже без дома!
Я дом не успела выстроить!»
Долго рыдала,
плечо до костИ
проплакала
Так и уснула -
побитая,
жалкая
пьяная…
Пледом укрыла.
Долго гуляла
с собакою.
И мыла посуду,
стараясь не звякать
стаканами…
Мыла посуду
и плакала –
молча,
яростно -
"Вот ведь проспится,
а что там,
за новой встречею?"
И задыхалась
навзрыд
от любви и жалости…
...так вот зашла ко мне Муза
однажды вечером...
