Безнадёжное
У меня в голове два по десять таких, как я.
Все живут, ждут чего-то и тайно бегут из дома.
Спотыкаются, падают, матом честят бурьян.
Смотрят в небо, ночуя на обомшелых склонах.
Раздирает их нежные ноги стальной сапог,
Ну а посох из меди остался в залог харчевне.
Мы же помним рассказы о том, что здесь кто-то смог.
Хотя сказ-то вбеле, а на деле выходит вчерне.
Исхудавшее тело просвирами не наесть,
И никто не подскажет, туда ли ведет дорога.
Подступает отчаянье; темный и страшный лес…
Мы сожмем кулаки и протянем еще немного.
Два десятка – но каждая снова идет вперед,
Закусивши губу и твердя про себя упрямо:
«Кто на месте стоит, тот когда-нибудь упадет
И не встанет, подобно совсем безнадежно пьяным».
Только «мы» - эти двадцать, меня там в помине нет.
Я сижу в двадцать первом и вечером вою в окна.
И ни шагу ступить – не дождаться благих примет.
Вырождаясь и тлея, с шипением, горько, громко.
Все живут, ждут чего-то и тайно бегут из дома.
Спотыкаются, падают, матом честят бурьян.
Смотрят в небо, ночуя на обомшелых склонах.
Раздирает их нежные ноги стальной сапог,
Ну а посох из меди остался в залог харчевне.
Мы же помним рассказы о том, что здесь кто-то смог.
Хотя сказ-то вбеле, а на деле выходит вчерне.
Исхудавшее тело просвирами не наесть,
И никто не подскажет, туда ли ведет дорога.
Подступает отчаянье; темный и страшный лес…
Мы сожмем кулаки и протянем еще немного.
Два десятка – но каждая снова идет вперед,
Закусивши губу и твердя про себя упрямо:
«Кто на месте стоит, тот когда-нибудь упадет
И не встанет, подобно совсем безнадежно пьяным».
Только «мы» - эти двадцать, меня там в помине нет.
Я сижу в двадцать первом и вечером вою в окна.
И ни шагу ступить – не дождаться благих примет.
Вырождаясь и тлея, с шипением, горько, громко.