Кукловоды
За нити дергать всегда сподручней тех лиц, уверенных (и бесстрашно!), что в закулисье они научат тому же и молодых, и старших, что их забота вести спектакль, сжимая пальцами крестовину. "Я - Мастер, первый, я - Бог" - не так ли? Они и женщины, и мужчины, и даже дети, порой, бывают самонадеянны столь же смело.
На сцене - Бездна, ворота Рая, Египет, Фивы царят посменно, ушедший Мемфис встаёт песками, а Тир и Гиза опять склонились, брусчатка Дрездена под ногами, Версаля грёзы (что как-то снились), флаконы, пудры, блеск будуарный, доносы, казни и запах дыма, закатный свет безразлично-ржавый, сто первый план по захвату мира, окно в Европу, сквозняк и сырость, на верфях черви в людском обличьи, даруют смерти, даруют милость, даруют славу за хруст наличных, кровавый ворон и год семнадцать, развал, разруха - и каждый думал, что недостаточно ассигнаций за жизнь кому-то в кармашек сунуть.
Размах и пафос. О Мельпомена! Ко вящей славе опять играем, сгибаем руки, суставы, члены. Но есть ведь кто-то, кто их сгибает? Кто нас доводит до края (думай) и подломляет (о нет) колени? Себя считающий самым умным, спиной и ликом торчащий в тени, и только руки тянущий жадно, не замечая тончайшей сути - на кукловода - какая жалость, - всегда найдется и кто получше. Искусней, старше, ловчее, может - и протянулись за сцену нити.
Их сотни, тысячи, Боже, Боже.
Никто из зала не сможет выйти.
На сцене - Бездна, ворота Рая, Египет, Фивы царят посменно, ушедший Мемфис встаёт песками, а Тир и Гиза опять склонились, брусчатка Дрездена под ногами, Версаля грёзы (что как-то снились), флаконы, пудры, блеск будуарный, доносы, казни и запах дыма, закатный свет безразлично-ржавый, сто первый план по захвату мира, окно в Европу, сквозняк и сырость, на верфях черви в людском обличьи, даруют смерти, даруют милость, даруют славу за хруст наличных, кровавый ворон и год семнадцать, развал, разруха - и каждый думал, что недостаточно ассигнаций за жизнь кому-то в кармашек сунуть.
Размах и пафос. О Мельпомена! Ко вящей славе опять играем, сгибаем руки, суставы, члены. Но есть ведь кто-то, кто их сгибает? Кто нас доводит до края (думай) и подломляет (о нет) колени? Себя считающий самым умным, спиной и ликом торчащий в тени, и только руки тянущий жадно, не замечая тончайшей сути - на кукловода - какая жалость, - всегда найдется и кто получше. Искусней, старше, ловчее, может - и протянулись за сцену нити.
Их сотни, тысячи, Боже, Боже.
Никто из зала не сможет выйти.
