КАРУСЕЛЬ
– Здравствуй, Софьюшка, подружка моя задушевная. Не удивляйся письму моему, садись поудобней на диван, подогни под себя ноги, как ты любишь, и начинай читать.
История эта не вымышленная и произошла она со мной на побережье Чёрного моря, куда я, по простоте душевной, укатила в поисках мужа.
Город, название которого я тебе нарочно не называю, произвёл на меня потрясающее впечатление. Представляешь, чего я накупила себе! Капри фирменные, как у Вальки Фетровой, помаду французскую, цвет – прелесть! Да ещё перстенёк со змейкой. А вечером ресторанчик посетила, «Парус» называется. Вокруг море плещется. Да, кстати, бабы на юге всё ещё без лифчиков ходят. Села за столик. Закинула ногу на ногу. Ноги-то у меня ничего, сама знаешь. Сигареточку из сумочки достаю. Попсово эдак.
– Разрешите?
Я и ответить не успела, а перед сигареткой моей уже огонёк пляшет. Благодарю, конечно, а про себя думаю, что это за ухажёр такой выискался? Поднимаю глаза и вижу – сидит прямо передо мной молодой человек, ничего себе такой мальчишечка, зажигалку в руке держит, а на меня и не смотрит вовсе. Как бы нет меня совсем. Можно подумать, что это его зажигалка сама инициативу проявляет. Сидит, без бороды, без усов, и одет, представляешь, рубашка беленькая, галстучек. Обидно мне сделалось, и стала я издеваться над ним. Про себя, конечно. А он ручку свою беленькую подымает, чтоб, значит, пот со лба вытереть. И тут… я даже глазам своим не поверила. Запонка у него на рубашке бриллиантовая. Мне как-то нехорошо стало. Да так, что пока я в себя приходила, сигаретка моя возьми и погасни. А зажигалка его точно ждала этого. Чирк – и передо мной опять огонёк завальсировал. Смотрю, а зажигалка-то вся из чистого золота. Я совсем растерялась. Хорошо, официант выручил:
– Что изволите?
- Бокал шампанского, – говорю, – и мороженое с орехами и сиропом.
– А вы, молодой человек?
А он, представляешь, покраснел ещё больше и тихонечко так промямлил:
– Пожалуйста, то же самое.
Ну, думаю, птенчик, только от маминой юбки оторвался, даром что запонки бриллиантовые. Набираю тогда в лёгкие больше воздуха и спрашиваю:
– Вы сюда в гости приехали или так, путешествуете?
– Нет, – говорит, – я с папой приехал, а до этого мы всей семьёй в Англии жили, папа дипломат у меня. А здесь у папы товарищ живёт. А мама в Москве осталась. По дому соскучилась, вот и не поехала с нами. А вчера папа вместе с товарищем в Москву улетели: вызвали их зачем-то, а меня здесь оставили. Отдыхай, сказали. Ну я и отдыхаю!
Пока он мне всё это говорил, я внимательно наблюдала за ним. Врёт, думаю, или не врёт? А он – то краснеет, то бледнеет, да всё салфеткой лоб вытирает. Нет, решаю, не врёт, поскольку и врать вряд ли умеет. А значит, выходит, я клад отыскала. Мальчик этот – принц настоящий, и надо быть трижды дурой, чтобы не стать для него принцессой. Но тут меня точно кипятком ошпарило. «Боже мой! – думаю. – Да он и баб, наверное, уговаривать не умеет. Не самой же к нему в постель проситься. Напугаю ещё...»
Побледнела я, наверное, потому что птенчик мой тоже побледнел, вскочил со стула как ошпаренный и спрашивает:
– Что с вами? Вам дурно?
– Да, – говорю, – что-то голова закружилась.
Он говорит:
– Ничего, сейчас пройдёт. – И вдруг другим, твёрдым, голосом: – Официант! Коньяку, живо!
Потом мы купались. Потом катались на такси. Потом сидели в баре и снова пили коньяк.
«А ты хороший, Алёшка», – сказала я.
– Ты тоже хорошая, Лада, – ответил он. Это он стал называть меня Ладой. А мне всё равно. Лада, так Лада. Лишь бы замуж.
– Куда едем? – спрашивает таксист.
– Где ты живёшь, Лада? Я отвезу тебя домой.
«Далеко, – отвечаю я. – Здесь же первый день», – сказала и отвернулась. А потом вдруг, сама не знаю отчего, разревелась.
– Что с тобой, Ладка?
– Ты ещё спрашиваешь! – закричала я. – А кто меня поил?.. Из-за кого я не нашла жильё?.. Подонок! Негодяй! – и я влепила ему пощёчину. – На, получай!
Меня злость душила. Я готова была растерзать его.
Он достаёт сигареты и чиркает чёртовой зажигалкой.
Мы ехали в такси. Мы ехали целую вечность.
– Так куда? – повторяет вопрос таксист.
– Морской бульвар, 25, – отвечает Алёшка.
Мы поднялись на пятый этаж. Он достаёт ключи, открывает дверь.
– Входи, Лада.
Я вошла. И тут заиграла музыка. И откуда-то: с потолка, со стен, из-под пола – отовсюду разлилось море света, красного, жёлтого, ярко-синего. Знаешь, Софьюшка, мне до сих пор кажется, во всём виновата эта безумная музыка света.
– У тебя есть выпить? – спрашиваю я.
– Есть, – отвечает он. – Ты на меня злишься?
– Ещё бы!
Мы выпили...
«Ну я пошёл, Лада», – говорит он. – А ты располагайся вон там, – Алексей рукой показал на тахту.
И тут гаснет музыка. Да, я не оговорилась, именно гаснет. Мне стало дурно, и я опять заплакала. Он приносит воды. Простой холодной воды в хрустальном бокале. Я выливаю воду на ковёр. Он смотрит на меня есенинскими глазами.
– Я люблю тебя, Лада! – говорит он.
– Ты пьяный, Алёшка! – говорю я.
– Я трезвый, Лада…
Тут опять зажигается музыка. Но я уже не принадлежала ей. Я принадлежала ему.
А утром он сказал:
– Мы едем в Москву.
– Когда? – спрашиваю я.
– Сейчас.
– Почему?
– Видишь ли, – он стал объяснять, – папа мне оставил немного денег, но я вчера где-то выронил бумажник. Конечно, я могу позвонить родителям, но это не совсем удобно. К тому же я хочу познакомить тебя с мамой.
У меня закружилась голова, но разум опустил на землю. Сама понимаешь, что ехать в Москву так сразу не входило в мои планы. Потом, когда я буду знать, что ношу под сердцем его ребёнка, тогда пожалуйста. А сейчас боже упаси!..
Я боялась его маму, не говоря уже о папе, но ещё больше я боялась одиночества. Поэтому-то и сказала:
– Фи, какая важность – деньги! У меня есть несколько тысчонок. Нам хватит. У меня отпуск, Алёшенька! И я так мечтала о море.
Он побагровел. Я никогда не думала, что его такие кроткие, как мне казалось, глаза могут швырять молнии.
– А ну повтори! Чтобы я был на иждивении у женщины... Никогда! Сегодня же едем в Москву, потому что завтра у меня не будет денег на билеты.
Ох, Софьюшка, Софьюшка, и что мы только за народ – бабы! Ну почему нам всё время хочется друг дружку заткнуть за пояс? А тут стать невесткой дипломата – шутка ли! Алексей сердился, но я была уверена: в Москву мы не поедем. Поэтому, ни слова не говоря, пошла варить кофе.
Кофе, коньяк и любовь сделали своё дело. Я победила.
А вечером все деньги отдала Алёшке.
По правде сказать, я думала, он засмущается, будет краснеть, но ошиблась. Он спокойно взял деньги. Потом вдруг засмеялся и сунул мне в руки сто баксов.
– На, – говорит, – если потеряешься, деньги на трамвай будут.
Я тогда тоже засмеялась, представляешь – сто баксов на трамвай.
На другой день мы были в ресторане и меня пригласили танцевать. Я пошла, что тут особенного. А вернулась – не узнала Алексея.
Где тот желторотый птенец, краснеющий без всякого повода! Передо мной багровел мужчина, левая рука которого была сжата в кулак, а правая – хватала то вилку, то нож. Казалось, еще секунда, и Алексей убьёт меня.
– Ты что, ревнуешь, Алёша? – спрашиваю я, втайне любуясь им. Согласись, Софьюшка, что ярость порой мальчика превращает в мужчину, а мужчину делает богом.
– Нет, – хрипит он, – но в следующий раз убью вас обоих. Поняла?!
Надо признаться, что в то мгновение воля моя была парализована. И скажи он тогда: встань на колени, я бы встала не задумываясь. Но через минуту меня уже душил гнев. Я вышла из ресторана.
Если бы он остался, если бы дал остыть. Но нет, он вышел вслед за мной, грубо схватил за руку и привёз домой.
– Всё! С этой минуты мы никуда не ходим.
Он бушевал весь вечер. Я ещё надеялась, что ночь помирит нас, но он лёг в другой комнате.
Утром меня разбудил звонок. Алексей спал, во всяком случае, открывать не пошёл. Тогда встала я. Набросила на плечи халат – подарок Алексея и открыла двери.
На пороге стоял молодой человек лет тридцати, тридцати двух.
– Что вам угодно? – спрашиваю я.
– Извините, но я потерял ключ.
– Но у меня нет вашего ключа.
– Конечно. Только вы меня неправильно поняли. Я ваш сосед, и у нас общий балкон, разделённый куском фанеры. Надеюсь, вы разрешите воспользоваться этой причудой строителей.
И тут появляется Алексей. Небритый, с заспанным лицом, он был поистине ужасен.
– Ах, вот оно что! В моем халате и с любовником!
Он бьёт меня по лицу. Я падаю…
Выручает сосед. Ни говоря ни слова, берёт Алексея за шиворот и как цыплёнка бросает на пол. Затем помогает мне подняться, извиняется и уходит.
Мы остаёмся одни. Я не плакала. Нет. Обида высушила глаза. Я стала собирать вещи.
– Ладка, Ладочка, – стал умолять Алексей, – не надо, не уходи. Это всё ревность. Давай уедем в Москву. Вот увидишь: всё будет иначе.
– Ладно, – говорю я, – остаюсь.
Я ещё хотела выйти за него замуж, но уже презирала его.
Ох, Софьюшка, Софьюшка! Неужели это всё было со мной? Не сон ли это?! Я осталась, но жила как в тюрьме. Дверь была постоянно закрыта на какой-то особый замок, который я так и не сумела открыть. Мы никуда не ходили.
Но не буду рассказывать обо всех этих ужасах. Скажу только, что Алексей делал всё, чтоб я возненавидела его. Мало того, я возненавидела себя, весь мир. Но я хотела жить, и ещё мне очень хотелось к людям.
Регулярно, два раза в день, Алексей уходил из дома. Первый раз – в десять утра за сигаретами и возвращался ровно через пятнадцать минут. Второй раз – вечером за продуктами и отсутствовал ровно час, то есть с семнадцати до восемнадцати. Почему я так подробно пишу тебе о времени. Да потому, что оно, время, сыграло значительную роль в дальнейшем.
Однажды, когда Алексей уходил за сигаретами, то есть ровно в десять часов утра, я вышла на балкон подышать свежим воздухом.
– Здравствуйте, – вдруг услышала я. – Вот мы и опять встретились.
– Как, это вы?! А ведь я ваша должница.
– Ну что вы, какие пустяки! Я же объяснил, что я ваш сосед и зовусь, между прочим, Глебом.
– А я Лада, то есть Люда!
– А кто этот деспот? Муж?
– Нет, жених!
– Ого! Представляю, какой из него муж получится.
Я рассмеялась:
– Ничего, обкатаю.
– Думаете? А что, если нам сходить в ресторан?
– Что вы, – испугалась я, – не могу.
– Разве я вам не нравлюсь?
Вопрос был довольно коварен.
«Выходите в пять часов на балкон», – говорю я. – А сейчас мне некогда.
Глеб зачарованно смотрит на меня. Я посылаю ему воздушный поцелуй.
– Ну и лентяйка же вы! – смеётся он.
– До пяти часов! – грожу я пальцем и возвращаюсь в комнату. И вовремя. Как раз приходит Алексей. И как всегда не в духе.
Но удивительно, меня это совершенно не трогает. Решение было принято.
Ровно в пять я была на балконе. Глеб уже ждал меня.
«Ну вот и хорошо», – говорю я. – Давай сюда.
Таким, как Глеб, два раза не повторяют, такие всё понимают с полуслова, с полунамёка.
У нас был всего час времени, но зато какой час! Этот час вернул мне жизнь.
Теперь об Алексее. Первое моё впечатление о нём погасло, и я с каким-то особым удовольствием открывала в нем всё новые и новые отвратительные черты характера. Так было легче.
Ох, Софьюшка, Софьюшка! Учит нас жизнь, учит, а нам хоть бы что. И вот что удивительно: когда много счастья, нам его мало, а когда нет совсем – достаточно крупицы. Этой крупицей для меня стал Глеб.
Но однажды, когда мы с Глебом предавались любви, в комнату прямо с балкона влетела, как ты думаешь, кто? – Глебова сожительница. Впрочем, об этом её статусе я позже узнала. Ругается, плюётся, ногами топает. А тут как раз и Алексей возвращается. Я думала, он нож схватит, а он нет, посмеивается.
– Ну что, Ладушка, допрыгалась?
Мымра эта, значит, глазами пилькает то на меня, то на Глеба, то на Алексея. Потом вдруг хватается за голову, и только её и видели. А Алексей опять невинное лицо делает и говорит укоризненно:
– Ну как же так, Ладушка? Вроде и не жена ещё, а уже рогов мне наставила?
Я разозлилась и выпалила в сердцах:
– Да знаешь ли ты, шут гороховый, что чем больше не доверяешь женщине, тем скорее она обманет!..
Он пожимает плечами и выходит из комнаты. А я ухожу к Глебу…
Ну, Софьюшка, чёрт бы его побрал, вот это мужчина. Что бы там ни было, а я его всю жизнь помнить буду, хотя тоже подлец, каких мало. Да и вообще, все мужики – гады! Все до одного.
Ты что думаешь, кончились мои мытарства? Как бы не так. Хотя неделю, верно, я самой счастливой бабой была. Глеб от меня без ума, каждый день цветы покупал, на машине катал. А один раз мы в Новоафонских пещерах были. Представляешь, здорово там так, но об этих пещерах я тебе потом все выложу. А сейчас о Глебе.
Мужчина он по национальности – нерусский. И зовут его не Глебом, а по-другому как-то, только имя его не выговорить с первого раза, поэтому друзья его Глебом и окрестили.
Так вот, Софьюшка, стала я замечать, что Глеб мой на балкон повадился, и как раз в те же часы, в которые я с ним встречалась, когда у Алёшки жила, то есть два раза в день. В десять утра и в пять вечера. Меня, понятно, подозрение взяло, и я решила проследить за ним.
Глеб – на балкон, я – следом. Смотрю, а он через перегородку перешагнул, а там уже ждут его.
Тут я совсем соображать перестала. Врываюсь в комнату… и что вижу? Глеб мой с бабой какой-то в обнимку лежит, а та в чём мать родила. Я, понятное дело, глаза ей царапать... Тут дверь открывается и входит Алексей.
– Ну что же ты, Катерина? – это он к бабе той обращается. – Вроде и не жена еще, а уже рогов мне наставила?..
Тут я и поняла всё. Схватилась за голову и побежала прочь из этого ада. На улице успокоилась немножко. Ну, думаю, что делать-то теперь?
Эти мерзавцы, по всему видать, карусель придумали. Сажают в неё нас, дур непутёвых! Ну да так нам и надо!
Хотела было в полицию пойти. Так ведь что скажу? Что замуж за принца захотела. Это уж точно.
Сунула я руку в карман, а там сто баксов лежат, которые мне Алексей «на трамвай» оставил. Ну, думаю, подлец, всё предусмотрел. На эти деньги я прикатила домой. Вот, Софьюшка, и всё…
P.S.
Прошу, нет, умоляю, приезжай, найди время, плохо мне…
Людмила.
