В гостях у писателя
На кухнях, в адовом чаду
Хозяйки жарят ерунду.
Вокруг облезла штукатурка,
Через дорогу видна «дурка».
Чёрт в номерах один сидит,
Имея благородный вид.
Сюда, в страну искариотов,
В страну взбесившихся крестьян,
Был послан чёрт Демьян Безротов,
А с ним необходимый план.
«Кой чёрт сюда меня послал?
Какого здесь я не видал?»
Так думал он, лихой повеса.
В окне болталась занавеса,
За нею громыхал трамвай,
И слышны были «Вах!» и «Вай!»
«Ещё вчера я был в Париже,
Интриговал, пил, флиртовал.
И вот сегодня в этой… жиже…»
Но делать нечего. Он встал.
В стране народного рабфака,
Где культ плаката процветал,
Большой писатель погибал,
И надо было делать что-то.
Кляня надменно идиота
(«Всё пишут! Чёрта ли с того!
Героя нет ни одного!
Людишки, как собаки, серы
Ни фимиама в них, ни серы»),
Идёт с гостиного двора.
Вокруг играла детвора…
Писатель звался Заведеев.
Он, кстати, был не из евреев,
Но про еврейские дела
Он килограмма полтора
Извёл бумаги. Тут вдруг что-то
Не стало нравиться ему,
И, не открывшись никому,
Немедленно он сжёг работу.
Потом жалел, вздыхал и злился,
Пока Безротов не явился.
Чёрт всемогущею десницей
Был послан в город Ленинград,
Чтоб кое-кто мог убедиться,
Что рукописи не горят.
Ему всего-то будет нужно
Копытом стукнуть, плюнуть в печь,
Тогда листы, воскреснув дружно,
Обратно в стопку смогут лечь.
Так он и сделал. Заведеев
Был изумлён, но чёрт сказал:
«Среди прославленных злодеев
Я безусловный аксакал.
Немало я прочёл романов.
Конечно, Ваш не без изъянов,
Он мил, забавен, не натужен,
Но, в сущности, кому он нужен?
Лет где-то через двадцать пять
Его вдруг примутся читать
Пустые люди. Уж поверьте,
Не ошибаются тут черти.
Честолюбивые девицы,
Сентиментальные юнцы,
Артисты, критики, певицы,
Накачанные удальцы,
Работники среды торговой,
Интеллигенты, враг махровый, -
Вот кто им станет восхищаться.
От этой публики, признаться,
Меня уже тошнит». Чёрт сел,
На палец перстень вдруг надел,
Им указал на стол древесный,
И тот едой деликатесной
Покрылся, как грибами пень.
Уж к вечеру клонился день…
Поев гарума, трюфелей,
Когда уж оба были сыты,
Откликнулся и Заведей,
Съев пять бокалов «Маргариты»:
«Поговорить с тобой приятно,
Коль всё так худо, жги обратно.
Похоже, мир к исходу дней
Всё первобытней и чудней.
Уж сколько было умных книг
А ум в мир так и не проник».
Роман сгорел. Чёрт удадлился.
Писатель в этот день напился.
Никто сей труд не прочитал
И ничего не потерял.
