сомнамбулимия
гипнагогические качели, скрипя, раскачиваются
над сосущей, поперечно-полосатой полостью
обозримое пространство спиралью сворачивается
и вот я уже, проваливаясь, тщетно борюсь с невесомостью
замечаю под собой вращающийся калейдоскоп сновидений
и чтобы в каждое из них попытаться заглянуть хотя бы украдкой
сложив руки по швам, совершаю головокружительное падение
монотонно бормоча под нос: пока что все в порядке
с оглушительным грохотом приземляюсь на руины Иерихона
и лежу, затаив дыхание и пощипывая свой гипотетический труп
краем уха улавливаю из-под обломков тихие всхлипы и стоны
а из покрытого пылью патифона доносятся размытые звуки труб
проползаю ужом в узкую щель между низким, давящим грозовым небом
в которое, кажется, чуть приподнимешься и тут же упрешься плечами
и бескрайним, испепеленным, припорошенным скудным слоем снега
полем, насквозь пронизанным четырнадцатью лучами
на котором один только Белиал, как пастух
самого себя ублажая и рыча похотливо
речами сальными и пошлыми собственный же лаская слух
выгуливает своих многочисленных отпрысков-нефилимов
незаметно я спускаюсь к реке у подножья горы
источающей то синее, то красное пульсирующее сияние
благодарю духа природы за ниспосланные им дары
и на оленью шкуру меняю свои обтрепанные одеяния
дабы, замаскировавшись с упоением наблюдать
за купанием в реке двух прекрасных, златовласых нимф
и пусть собаки охотничьи вскорости будут кости мои глодать
но, черт возьми, это прекраснее даже третьего плато над Коринфом
прикрываю от удовольствия веки и тут же мгновенно
попадаю в Элизий, окутанный сумраком предрассветным
побродив немного, сворачиваю на пустынную улицу Дыбенко
где в подвалах мои демоны прячутся от дневного света
нахожу свое пристанище в заброшенном храме с разбитыми витражами
одновременно чувствуя и тревогу, и накатывающую дремоту
я ложусь на скамью, запиваю успокоительное печенье молоком с ножами
и, сцепив зубы и сжав кулаки, засыпаю в холодном поту
просыпаюсь в каком-то грязном, холодном порту
среди чаек, дохлой рыбы и крыс, голодными пастями щерящихся
по рукам и ногам связанный, с вонючим кляпом во рту
и смотрю на себя, себе же в голову прицеливающегося
для того, чтобы оборвать нитевидный ангедонии пульс
и подвести черту под периодом эмоциональной опустошенности
достаточно усилия лишь одного пальца, чтобы нажать на спуск
и в который раз усомниться в собственной же никчемности
Бодрийяр однозначно поставил бы лайк за такой символический жест
даже если бы на его доброе имя это бросило гигантскую тень
переворачиваю свое бездыханное тело и снимаю со спины крест
переступаю себя.
подхожу к винтовой лестнице.
ставлю ногу на очередную ступень.
над сосущей, поперечно-полосатой полостью
обозримое пространство спиралью сворачивается
и вот я уже, проваливаясь, тщетно борюсь с невесомостью
замечаю под собой вращающийся калейдоскоп сновидений
и чтобы в каждое из них попытаться заглянуть хотя бы украдкой
сложив руки по швам, совершаю головокружительное падение
монотонно бормоча под нос: пока что все в порядке
с оглушительным грохотом приземляюсь на руины Иерихона
и лежу, затаив дыхание и пощипывая свой гипотетический труп
краем уха улавливаю из-под обломков тихие всхлипы и стоны
а из покрытого пылью патифона доносятся размытые звуки труб
проползаю ужом в узкую щель между низким, давящим грозовым небом
в которое, кажется, чуть приподнимешься и тут же упрешься плечами
и бескрайним, испепеленным, припорошенным скудным слоем снега
полем, насквозь пронизанным четырнадцатью лучами
на котором один только Белиал, как пастух
самого себя ублажая и рыча похотливо
речами сальными и пошлыми собственный же лаская слух
выгуливает своих многочисленных отпрысков-нефилимов
незаметно я спускаюсь к реке у подножья горы
источающей то синее, то красное пульсирующее сияние
благодарю духа природы за ниспосланные им дары
и на оленью шкуру меняю свои обтрепанные одеяния
дабы, замаскировавшись с упоением наблюдать
за купанием в реке двух прекрасных, златовласых нимф
и пусть собаки охотничьи вскорости будут кости мои глодать
но, черт возьми, это прекраснее даже третьего плато над Коринфом
прикрываю от удовольствия веки и тут же мгновенно
попадаю в Элизий, окутанный сумраком предрассветным
побродив немного, сворачиваю на пустынную улицу Дыбенко
где в подвалах мои демоны прячутся от дневного света
нахожу свое пристанище в заброшенном храме с разбитыми витражами
одновременно чувствуя и тревогу, и накатывающую дремоту
я ложусь на скамью, запиваю успокоительное печенье молоком с ножами
и, сцепив зубы и сжав кулаки, засыпаю в холодном поту
просыпаюсь в каком-то грязном, холодном порту
среди чаек, дохлой рыбы и крыс, голодными пастями щерящихся
по рукам и ногам связанный, с вонючим кляпом во рту
и смотрю на себя, себе же в голову прицеливающегося
для того, чтобы оборвать нитевидный ангедонии пульс
и подвести черту под периодом эмоциональной опустошенности
достаточно усилия лишь одного пальца, чтобы нажать на спуск
и в который раз усомниться в собственной же никчемности
Бодрийяр однозначно поставил бы лайк за такой символический жест
даже если бы на его доброе имя это бросило гигантскую тень
переворачиваю свое бездыханное тело и снимаю со спины крест
переступаю себя.
подхожу к винтовой лестнице.
ставлю ногу на очередную ступень.
