Как мать полоскала бельё...

КАК МАТЬ ПОЛОСКАЛА БЕЛЬЁ
 
Мороз золотистый, сибирский,
Вот-вот и дыханье сведёт.
Дорогой зальделой и склизкой
Мать с тазом на речку идёт.
 
Не таз, а колодец широкий,
И столько белья в нём лежит,
Что башенный сторож стоокий
Беззубо, но лихо свистит.
 
В заплатанных валенках месит
Размолотый трактором лёд.
В каран за словечком не лезет,
Из стыни воздушной берёт.
 
“Эй, женщина али девица!
Не любит, ли чё ли, супруг?
Бери-ка мои рукавицы,
Останешься, девка, без рук!”
 
А мать неспеша, голоруко
Свой груз перехватит, и вновь
Шагает легко и упруго,
Лишь в щёки бросается кровь.
 
Да как еще с горки высокой
По краю тропинки сбежит!
И к проруби – снежной протокой,
Где бабья работа кипит.
 
Там панцири с хрустом бросают
В протоку, и лишь отойдут,
Полощут бельё, выжимают
И лютую воду клянут.
 
И руки в свои меховые
Суют рукавицы, смеясь:
“Повылезли все, вековые,
А всё же куда мы без вас!”
 
Но мать на краю водоёма
Как будто врастает в него.
Лишь руки пылают знакомо,
И нету вокруг ничего.
 
“Да что ж ты, стиралки застудишь! –
Ругают соседки ее. –
Под старость безрукая будешь,
А это какое житье...”
 
Рубашку отца выжимая,
В ответ улыбается мать:
“В мороз я всегда огневая,
Вот лёд – не могу поджигать...”
 
Но так разгоняет жестоко
Окошко дымящихся вод,
Что вот загорится протока
И мигом растопит весь лёд.
 
Воде так и хочется взвиться,
Опасная ходит волна!
И хоть бы на миг в рукавицы
Засунула руки она.
 
У всех лишь еще половина
В тазах и корзинах белья,
А уж поднимается Нина,
Молодушка, мама моя.
 
Берёт, как колодец широкий,
Свой таз бельевой, и опять
По речке, по горке высокой
Ей с грузом застывшим шагать.
 
По улице, к речке склонённой,
Дорогой идти ледяной,
И жгучее солнце короной
Блестит над ее головой.
 
И молодо ноги шагают,
И карие очи ясны,
И щеки, как розы, пылают,
И руки, как солнце, красны.
 
И сторож у водонапорной
У башни, что вся в куржаке,
Беззубо свистит и упорно
На странном своем языке.
 
Но мать подымает ресницы
И с вызовом – наискосок:
“Не дать ли, отец, рукавицы –
Погреться хотя бы часок?”
 
И сторож, поохав, смеётся,
Качает чудно головой,
И эхо, как хрип, раздаётся
В простуженной башне пустой.
 
15-18 ноября 2007 года.