Ошибка

ОШИБКА
 
Когда взыграла над Россией
Лихая вальтерьянцев прыть –
Не Божьей милостью, а силой
Весь мир Христов перекроить, –
 
Среди потоков грязных Гоголь,
Кнут обличений разлюбя,
В пустыне умершей и голой
Душой почувствовал себя.
 
Безбожною встревожен новью,
Что так, с наскоку, не избыть,
Он понял – лишь одной любовью
Пустыню можно растопить.
 
Но не обычной, не житейской,
В которой столько сладких слёз,
А той практической, библейской,
Которой учит нас Христос.
 
С какой в последнюю дорогу
На смертный суд спешить к Нему, –
Любовью к Родине и к Богу,
К Царю и к Люду ко всему.
 
Пожалуй, это было странно,
Совсем нежданный оборот –
Не пьесы, повести, романы,
Он просто письма издает.
 
О чем они? О смысле жизни,
О вечных веры якорях...
Вот - об особенном лиризме
В стихах и одах о царях.
 
Как? О царях? О кровососах?
О тех, кто насаждает гнет?
И гений критики в разносах
Озлобленно скривил свой рот.
 
Безумием церковным веет
Уж не Россия ли сама,
Коль автор “Мертвых душ” мертвеет,
В чаду церквей сойдя с ума?
 
Да что Белинский! В наши годы
Ошибкой, той, что наповал,
Поборник правды и свободы
Те письма Гоголя признал:
 
“Как бредил он, как торопился,
Какою мукою он жил,
Когда из клочьев переписки
Себе при жизни саван сшил!
 
Как был раздроблен, как раздрызган,
Когда родил под лязг цепей
Мысль об особенном лиризме –
При воспевании царей...
 
Проклятье, а не укоризна
Руке, зажавшей глас души,
Когда “особенность лиризма”
Доводит гениев до лжи...”
 
О, как уродливо, Создатель,
Вражды ослепшей естество:
Уж если царь, то зажиматель
Свободы, правды и всего.
 
И не от этого ли с вами
Сам Гоголь нас оберегал,
Когда вылепливал словами
Царёвой власти идеал?
 
В грязи и топи бездорожий,
В звериной допотопной мгле
Царь – это как прообраз Божий,
Наместник Бога на земле.
 
Один утешить он сумеет,
Величьем дел сплотит народ,
И семена добра посеет,
И в бой дружины поведет.
 
Научит, как богатства мерить
И справедливо их делить,
И даст пример, как в Бога верить,
И как закону верным быть.
 
И если смертнику кровавый
Но справедливый суд грозит,
Помилует – не ради славы,
А просто, как Христос велит...
Конечно, может так случиться:
Добра бывает голова,
Но дай-то Бог, как говорится,
Чтоб поскорей земля взяла.
 
У нас в России так бывало,
Не раз, не два, да и не три, –
Когда на Бога восставала
Она (историю смотри).
 
Народ всё больше отдалялся
От правой жизни – крал и пил,
И царь от Бога отрекался,
И для народа карой был.
 
Всё под топор – закон, свобода,
Царёвы слуги – упыри.
Лишь у безбожного народа
Безбожно наглые цари.
 
А с той “аврорной” красной даты
Вождей партийных легион
Толпой драчливой и хвостатой
Полез на опустевший трон.
 
Считая весь народ за хамов,
Они ценили лишь кулак:
Настроили в России храмов,
Так вот вам общий храм – гулаг!..
 
Любовь к народу? Шуры-муры?
Когда в любом черты врага?
Их шляпы, плеши, шевелюры
Венчали вилами рога.
 
Что Ленин, скажем, или Сталин,
Что Берия и что Хрущев.
Из кремния, железа, стали –
Подальше бы таких отцов!
 
Народ не знал таких изъянов,
Грехов разнузданных, нагих.
Хотя б какой-нибудь Романов,
Из самых-самых преплохих.
 
Но стон Небес уже не трогал,
Его глушил оркестров “туш”;
За Гоголем являлся Гоголь,
Создатель новых “Мертвых душ”.
 
И сквозь колючки и застенки,
Сшибая подлость наповал,
Певец свободы Евтушенко
Вдруг над Россией грозно встал.
 
И как тогда, когда кумиры
К нам шли с вальтеровских земель,
Вновь грянул свист бичей сатиры,
В верхах выискивая цель.
 
Как яростно горели взоры,
Пока огонь их не погас...
Сначала – “Души”, “Ревизоры”,
Потом уж – письма о царях.
 
Потом уже, когда распалась
Империя сплошных цепей,
А всё равно оно осталось –
Людей безбожье и царей.
 
И он пришел момент тот “низкий”,
Когда из гоголевских жил
“Из клочьев” глупой “переписки”
Не “саван” он, а знамя сшил:
“Дай Бог, лжецам замкнуть уста,
Глас Божий слыша в детском крике.
Дай Бог, живым узреть Христа,
Пусть не в мужском, так в женском лике.
 
Не крест – бескрестье мы несем,
А как сгибаемся убого.
Чтоб не извериться во всем,
Дай Бог, ну хоть немного Бога!..”
 
Я б тут добавить поспешил:
И дай нам Боже впасть в ошибку,
Какую Гоголь совершил. –
 
И прочь злорадную улыбку,
В которой сам я согрешил...
 
17 апреля 2005 года,
14.25 пополудни