расстилает сентябрь поминальные желтые скатерти...

Вознеслось к небесам беззащитное, нежное лето,

догорело в огне подожжённых войною полей,

подарив сентябрю и хмельному, от крови, рассвету,

заунывную песню, спешащих на юг журавлей.

 

Серебрятся цветы под лучами угрюмого Месяца…

Потускнела табличка на холмике свежей земли…

«Здесь покоится лето, которому было три месяца,

но его расстреляли, распяли, сожгли»…

 

Плачет пьяненький Бог и сквозь слёзы глядит на распятие,

поминая забористым словом своих бестолковых детей -

тех, кто предал его и живёт, не имея понятия,

что война – это путь на Голгофу… для тысяч людей.

 

Перепуганный ветер заходит в подъезды с опаской,

где спасаясь от смерти, прижались к земле этажи,

и тихонько заплачет, увидев хромую коляску -

опустевший приют неприкаянной детской души.

 

Смотрит сказочный ворон, войною к поживе приученный,

на пустые глазницы домов, где никто не живёт…

Колокольный набат по усопшим, безвинно замученным,

словно лодка Харона по Стиксу, неспешно плывёт.

 

Побирушка – война кровожадно склонилась на паперти,

собирая заблудшие души, которых уже не спасти,

расстилает сентябрь поминальные желтые скатерти

на квадраты могил, не успевших травой порасти.

 

Почернели от горя кресты и застыли во времени,

только ленты дорог убегают в далёкую синь,

где счастливая мать, поутру разрешившись от бремени,

прочитает молитву и радостно скажет: - Аминь.