Дно
Забери мою душу.
Все равно мне никто не нужен,
Мне бы только лишь поиграть.
Я ведь ребенок. В 10 в кровать,
А игрушки раскиданы на полу.
Тебе нравится ходить по дну?
А мне очень.
Здесь очень пустынно и днем, и ночью.
Я, кажется, люблю одиночество.
Меланхолия
толкает
на творчество,
Кажется.
Да и дети
чувствуют больше, кажется.
А от меня осталась лишь
сажеца,
Громкая, хлипкая. Играется,
В ребенка переодевается.
Кидает игрушки на пол,
Чтоб ругался по этому папа,
Остальное все не считается.
Одиночество, кажется, прививается.
Все давно ведь со дна вырвались,
Вырвались, повзрослели, вырядились,
А малыш
как плакал, так и ревет,
Пока телек дома орет,
Пока с родными и близкими лается,
В нем малыш
разрывается и взрывается,
Пока мир рушится и ломается,
На самом дне
Остается один человек
Бесконечное множество дней.
И ему уже двадцать, и тридцать,
Он пьет, курит и матерится,
А в нем все тот же маленький
самоубийца
Желает заново возродиться,
Чтобы видеть маму моложе
И папу, конечно, строже.
И чтоб под тончайшей кожей
Был не уголь, а, скорее, хрусталь.
И чтоб не:"Никого мне не жаль",
А целый мир
в красочном переплете.
И пока кто-то печатает в ворде:
"Жизнь - боль. Безысходность. Печаль", -
На души его обороте
По дну бежит тот, кому
жаль.
Но ко дну не сбежать.
Все равно мне никто не нужен,
Мне бы только лишь поиграть.
Я ведь ребенок. В 10 в кровать,
А игрушки раскиданы на полу.
Тебе нравится ходить по дну?
А мне очень.
Здесь очень пустынно и днем, и ночью.
Я, кажется, люблю одиночество.
Меланхолия
толкает
на творчество,
Кажется.
Да и дети
чувствуют больше, кажется.
А от меня осталась лишь
сажеца,
Громкая, хлипкая. Играется,
В ребенка переодевается.
Кидает игрушки на пол,
Чтоб ругался по этому папа,
Остальное все не считается.
Одиночество, кажется, прививается.
Все давно ведь со дна вырвались,
Вырвались, повзрослели, вырядились,
А малыш
как плакал, так и ревет,
Пока телек дома орет,
Пока с родными и близкими лается,
В нем малыш
разрывается и взрывается,
Пока мир рушится и ломается,
На самом дне
Остается один человек
Бесконечное множество дней.
И ему уже двадцать, и тридцать,
Он пьет, курит и матерится,
А в нем все тот же маленький
самоубийца
Желает заново возродиться,
Чтобы видеть маму моложе
И папу, конечно, строже.
И чтоб под тончайшей кожей
Был не уголь, а, скорее, хрусталь.
И чтоб не:"Никого мне не жаль",
А целый мир
в красочном переплете.
И пока кто-то печатает в ворде:
"Жизнь - боль. Безысходность. Печаль", -
На души его обороте
По дну бежит тот, кому
жаль.
Но ко дну не сбежать.