Чтоб душа, как бескрылая птица...
“ЧТОБ ДУША, КАК БЕСКРЫЛАЯ ПТИЦА,
ОТ ЗЕМЛИ УЛЕТЕТЬ НЕ МОГЛА... ”
К 90-летию со дня гибели гениального русского поэта Сергея Александровича Есенина. У исследователей его жизни не остается сомнений, что трагический уход поэта был спланирован и осуществлен по требо-ванию троцкистско-интернационалистского крыла российских руко-водителей в ночь с 27 на 28 декабря 1925 года.
Поездка в Европу и Америку, длившаяся с мая 1922 года почти полтора года, позволила Сергею Есенину основательно и очевидно сравнить между собой два мира — советский и капиталистический. В понимании жизни поэт за этот небольшой срок вырос необычайно. Отошедший от Бога под влиянием революционных идей и большевистских обещаний, он снова возвращается к вере (Запад убедил его, что без идей Христа мир превращается в бездуховное мещанство). Поверивший в годы назревания большевистского переворота в возможность силового преобразования страны, Есенин основательно разуверился в этом, пришел к убеждению губительности советской власти не только для крестьянства, но и для всего российского народа.
Очень ярко эти духовные перемены в поэте отразились в драматической поэме “Страна негодяев”, вчерне написанной во время зарубежной поездки. Уже только по названию одному (а оно относится не к Западу, не к Америке, а именно к Советской России – так свидетельствует логика развития поэти-ческого материала) трудно было предположить, чтобы его отношения с властями, которые и без того были шаткими, не ухудшились, не приняли обостренной формы. Однако бледнеет и сам заголовок, когда начинаешь читать поэму. Там идёт такое разоблачение революционных идей и свершений, так там ясно видится за именами, местом, характером действия и развернувшимися событиями революционная действительность, что невольно возникают мысли о страшной опасности, которая неминуемо должна была нависнуть над поэтом.
Вот смотрите, комиссар охраны железнодорожной линии, на которой происходят события, так отзывается о русском народе и о России:
Я гражданин из Веймара
И приехал сюда не как еврей,
А как обладающий даром
Укращать дураков и зверей.
Я ругаюсь и буду упорно
Проклинать вас хоть тысячи лет,
Потому что...
Потому что хочу в уборную,
А уборных в России нет.
Странный и смешной вы народ!
Жили весь век свой нищими
И строили храмы Божие.
Да я б их давным-давно
Перестроил в дома отхожие...
Понятно, что с таким отношением к стране и народу, даже при желании, ничего путного не создашь, не построишь. И потому другой герой поэмы, комиссар одного из рудников Чарин (понимай: еще один выдающийся деятель Совдепии), вынужден отметить, что никакого социализма в России не получается, и хуже того – в народе растёт недовольство новым жестоким строем:
И в ответ партийной команде,
За налоги на крестьянский труд,
По стране свищет банда на банде,
Волю власти считая за кнут.
И кого упрекать нам можно?
Кто сумеет закрыть окно,
Чтоб не видеть, как свора острожная
И крестьянство так любят Махно?..
Их озлобили наши поборы,
И, считая весь мир за бедлам,
Они думают, что мы воры
Иль поблажку даем ворам.
Потому им и любы бандиты,
Что всосали в себя их гнев.
Нужно прямо сказать, открыто,
Что республика наша – блеф...
А в словах восставшего против антинародной власти Номаха (читай: Махно, или Монаха – такое было прозвище в детстве у самого поэта) звучит открытое обвинение и настоящим виновникам российской трагедии – народу, позволившему обмануть себя, и партийным и хозяйственным руководителям страны, обманщикам простого люда:
Все вы стадо! Стадо! Стадо!
Неужели ты не видишь? Не поймёшь,
Что такого равенства не надо?
Ваше равенство – обман и ложь.
Старая гнусавая шарманка
Этот мир идейных дел и слов.
Для глупцов – хорошая приманка,
Подлецам – порядочный улов.
Ну, а вот эти слова, прозвучавшие в поэме, – как, вы думаете, к ним должны были отнестись те, к кому их поэт адресовал?
Пустая забава, одни разговоры.
Ну, что же, ну, что же мы взяли взамен?
Пришли те же жулили, те же воры
И законом революции всех взяли в плен.
“Жулики и воры”, взявшие всю страну в плен, а если не языком драмы, а языком политики – руководители победившей Страны Советов, так к этому обвинению и отнеслись – как к обрушившейся ураганом угрозе и своей безопасности, и безопасности их детища – Красного Социалистического Вавилона. Поэт отчаянно и гневно бросил вызов, и вызов этот был тут же принят. Но оружием поэта было поэтическое живое слово, а оружием власти – уже набравший неистовую мертвящую силу аппарат подавления, уничтожения неугодных и опасных.
О том, как в почти незнакомых нам подробностях развивалась трагедия русского гения, мы узнаём из книги “Судьба и вера Сергея Есенина”, вышедшей в нынешнем году по благословению митрополита Симона (Нови-кова), долгое время управлявшего Рязанской епархией, куда входило и село Константиново, родина великого лирика.
“В 1925 году, – читаем в книге, – большевикам стало окончательно ясно, что Есенина “приручить” им не удалось, хотя он и хотел бы вписаться в советскую действительность, как и вся Русская Православная Церковь, принявшая в 1925 году декларацию митрополита Сергия, в которой говорилось, что успехи и неудачи Советского государства – это успехи и неудачи Церкви.
Но не стал Есенин трубадуром революции, к чему его лично призывали большевистские вожди – Троцкий, Дзержинский, Калинин. “Я – Божья дудка”, – так говорил он о себе. Мало того, он не боялся открыто высказывать свое негативное мнение о политической литературе. Так, на заседании проле-тарских писателей еще в 1921 году, и не где-нибудь, а в Народном Комиссариате Просвещения, поэт сказал: “Здесь говорили о литературе с марксистским подходом. Никакой другой литературы не допускается. Это уже три года! Три года вы пишете вашу марксистскую ерунду! Три года мы молчали! Сколько же еще вы будете затыкать нам глотку? И... кому нужен ваш марксистский подход? Может быть, завтра же ваш Маркс сдохнет...”
Резко, но предельно честно говорил великий поэт. И пророчески – пусть его “завтра” растянулось на семьдесят с небольшим лет. И конечно, большевики увидели в Есенине сильного и непреклонного врага. И потом, эта ни в какие советские законы не вписывающаяся поэма “Страна негодяев”! И потом, величайший конфуз с публикацией в “Правде” антицерковной поэмы Демьяна Бедного, храповито озаглавленной “Новый завет без изъяна Евангелиста Демьяна”. Есенин дал такой “отлуп” пролетарскому “классику”, что стихотворный ответ его мгновенно разошелся в списках по всей матушке России. Там были такие строки, оценивающие Демьяна Бедного, по псев-дониму, а на самом деле Ефима Алексеевича Придворова (фамилия-то уж больно была говорящая):
...Ты сгустки крови у креста
Копнул ноздрёй, как толстый боров.
Ты только хрюкнул на Христа,
Ефим Лакеевич Придворов!
Таких дерзостей поэту большевики простить не могли. И это четко фик-сирует автор книги Игорь Евсин: “За Есениным установили слежку, на него заводили уголовные дела, грозившие в любое время перерасти в поли-тические, и только благодаря всемирной известности не решались отправить поэта в застенки ЧК, как заметил Ходасевич: “Не хотели подчеркивать и официально признавать “расхождения” между “рабочего-крестьянской” властью и поэтом, имевшим репутацию крестьянского...”
От себя добавим, что, конечно же, как поэт гениальный, с развитой духовной проницательностью, Есенин обострённо предчувствовал трагическую развязку. О готовящейся расправе над ним Сергей Александрович неоднократно говорил своим друзьям и знакомым. Незадолго до гибели, как вспоминает сестра поэта Екатерина, Есенин молился перед распятием Иисуса Христа и говорил чуть слышно, но горячо: “Господи, ты видишь, как я страдаю, как тяжело мне...”
Именно в таком обостренном состоянии предчувствия беды написал он свое последнее стихотворение: “До свиданья, друг мой, до свиданья”, предвидя итог жизни своей, день и ночь ожидая сведения с ним счетов наёмниками кремлевских царьков. Именно в таком ожидании, а не в миг якобы принятого решения покончить с собой. Есенин не спешил покинуть мир земной, и об этом мы еще скажем в конце нашего эссе.
А пока – о фактах убийства, которые широко представлены в книге “Судьба и вера Есенина”. Вот еще несколько цитат из нее:
“В числе других свидетелей посмертного вида Есенина утром 28 декабря в “Англетере” был художник Сварог. Он сделал рисунки погибшего поэта и заметил детали, свидетельствующие о насильственной смерти. Основываясь на них, он говорил впоследствии: “Есенина спешили убрать... Сначала была “удавка” – правой рукой Есенин пытался ослабить ее, так рука и закоченела в судороге. Голова была на подлокотнике дивана, когда Есенина ударили выше переносицы рукояткой нагана и проломили череп... Вешали второпях, уже глубокой ночью”.
“Как выяснил следователь по особо важным делам Хлысталов, в номере Есенина были следы борьбы и явного обыска. На теле были следы не только удушения, но и ссадины, следы явных побоев...”
“Истинные причины его гибели, – читаем далее, – были скрыты, но многие современники не поверили в то, что поэт покончил с собой. Муж Екатерины Есениной, поэт Василий Наседкин, побывавший на месте трагедии, говорил ей: “На самоубийство не похоже... Такое ощущение, что мозги вытекли на лоб...”
Не поверили в самоубийство и многие священнослужители. “По данным исследователя жизни и гибели Есенина Сидориной, панихиды по нему совершались в трех местах: в Москве, в Ленинграде и на Рязанской земле. В Казанской церкви села Константиново Сергея Александровича заочно отпел его духовный наставник протоиерей Иоанн Смирнов, а в соседнем с селом Константиново селе Федякино – священник Василий Гаврилов. Его правнук Калякин вспоминает, что отец Василий служил панихиды по Есенину вплоть до своего ареста в 1938 году. В то время за отпевание самоубийц и панихиды по ним сразу лишали священнического сана. Значит, достаточно убедительны были свидетельства родственников о том, что Есенин не покончил с собой, а был убит”.
И еще одна выдержка их книги: “В 1997 году в газете “Известия” директор Особого архива Прокопенко заявил: “Исследователи причин смерти Сергея Есенина давно пришли к выводу о прямой причастности к гибели поэта ОГПУ (отдела государственного политического управления). И документы об этом есть в архивах КГБ, да вот уже семь десятилетий не дают читать их. Ради только одного снятия греха самоубийства с души великого поэта должны быть названы нечестивцы, оборвавшие его жизнь”.
Итак, от людей важные документы укрыли в недрах Лубянки. Но не только документы. В Москве наверняка еще остались очевидцы того, как при замене памятника на могиле Сергея Есенина (прекрасного – на более скромный!) разрыли само место захоронения до гроба и залили всё толстым слоем цемента особо прочной марки. И здесь замели следы. Нет документов – нет преступления. Нет останков – опять же никакого преступления...
Но всё же все следы уничтожить не удалось. Один из сохранившихся остался в рукописях самого поэта. За два месяца до смерти (в октябре 1925 года) поэт записал в черновике следующие строчки:
Ты ведь видишь, что небо серое
Так и виснет и липнет к очам.
Ты прости, что я в Бога не верую,
Я молюсь ему по ночам.
Так мне нужно. И нужно молиться,
И, желая чужого тепла,
Чтоб душа, как бескрылая птица,
От земли улететь не могла.
О чем это несколько странное стихотворение? С христианской точки зрения, речь здесь о том, что автор исповедальных строк не активен в вере (только тайно верит, но не верует открыто, наступательно), что он еще не готов к уходу с земли (душа его еще бескрыла) и что он молится Богу о том, чтобы несозревшая душаего (бескрылая птица) не была раньше времени взята в неземное бытие. И это откровенное признание вселяет в нас уверенность, что не мог Есенин поднять на себя руку, прекрасно сознавая, что это не только не будет способствовать созреванию души, но и навсегда сделает ее великой грешницей, совершенно бескрылой, непригодной для райской жизни.
Как-то, уже после смерти Александра Блока, оптинскому старцу Нектарию было дано знать, что душа гениального поэта поселена в раю. Есенин любил Блока, думаю, знал об откровении Нектарию, и, наверно, втайне мечтал встретиться со своим поэтическим духовником в Царствии Небесном. Кто знает, не беседуют ли сейчас два гениальных поэта в райских кущах? Ведь большевистские наговоры на Сергея Александровича, при тщательном расследовании, рушатся, как домики на песке. И после гибели нашлись батюшки, которые отпели тело великого лирика земли, больше всего на свете любившего Россию, людей и “братьев наших меньших”. И ведь о чем-то говорит тот факт, что с 1995 года, когда отмечалось 100-летие со дня рождения поэта, в церквях Рязанской епархии ежегодно служатся панихиды по погибшему Сергею Есенину. Да и такой факт красноречив: в Москве в 2005 году, в Храме Христа Спасителя с благословения Святейшего Патриарха Московского и всея Руси Алексия II прошел юбилейный вечер, посвященный 110-летней годовщине со дня рождения великого поэта, кровью сердца написавшего вот эти сокровенные строчки: “Я люблю Родину, я очень люблю Родину”, “Оттого и дороги мне люди, что живут со мною на земле” и еще вот эти: “И зверьё, как братьев наших меньших, никогда не бил по голове...”
Людям, много любящим, многое прощается...
