Покинуть эти рощи и поля...
ПОКИНУТЬ ЭТИ РОЩИ И ПОЛЯ...
Сыну Денису
Покинуть эти рощи и поля,
Покинуть эти реки и закаты
Мне будет жаль, родимая земля,
Мне будет жаль, родимые пенаты.
Я здесь любить учился и страдать,
Но не обманывать, себе в забаву.
И даже дар небесный – благодать
Я не использовал себе во славу.
Я был таким, что сыну и жене
Не только нервы, но и жизни портил.
И по заслугам требуется мне
Вручить сверкучий сатанинский орден.
Но приходил такой щемящий миг,
Такую в сердце разжигал тревогу,
Что я в звенящий превращался крик
И обреченно в ноги падал Богу.
Я ничего Ему не обещал,
А плакал лишь за слабость человечью,
И Бог за все грехи меня прощал,
И наделял рифмованною речью.
И я спешил записывать её
В тетради, на попавшемся листочке,
И было там всё истинно моё
От первой буквы до последней точки.
И вся надежда тайная моя,
Что строчки эти из тиши восстанут,
И сын далёкий, и его семья
Мои метанья давние помянут.
И пусть не скорбь великая, не грусть,
Не жалость, похоронщица пустая,
Войдут в сердца и души их,
но пусть
К ним мысль придет воистину простая.
Я всё-таки в страданиях своих,
Какой бы холод на меня ни веял –
Как самый лучший,
самый честный стих,
Одну лишь мысль заветную лелеял.
Я тихо говорил: смирись, душа.
Страдать и ждать –
закон наш неминучий.
Жизнь на земле безумно хороша,
Но в вечности она намного лучше.
И что за грусть!
Мы встретимся опять
В родной дали, что светится маняще.
И белые ромашки будем рвать
В прозрачной и весёлой райской чаще.
Сыну Денису
Покинуть эти рощи и поля,
Покинуть эти реки и закаты
Мне будет жаль, родимая земля,
Мне будет жаль, родимые пенаты.
Я здесь любить учился и страдать,
Но не обманывать, себе в забаву.
И даже дар небесный – благодать
Я не использовал себе во славу.
Я был таким, что сыну и жене
Не только нервы, но и жизни портил.
И по заслугам требуется мне
Вручить сверкучий сатанинский орден.
Но приходил такой щемящий миг,
Такую в сердце разжигал тревогу,
Что я в звенящий превращался крик
И обреченно в ноги падал Богу.
Я ничего Ему не обещал,
А плакал лишь за слабость человечью,
И Бог за все грехи меня прощал,
И наделял рифмованною речью.
И я спешил записывать её
В тетради, на попавшемся листочке,
И было там всё истинно моё
От первой буквы до последней точки.
И вся надежда тайная моя,
Что строчки эти из тиши восстанут,
И сын далёкий, и его семья
Мои метанья давние помянут.
И пусть не скорбь великая, не грусть,
Не жалость, похоронщица пустая,
Войдут в сердца и души их,
но пусть
К ним мысль придет воистину простая.
Я всё-таки в страданиях своих,
Какой бы холод на меня ни веял –
Как самый лучший,
самый честный стих,
Одну лишь мысль заветную лелеял.
Я тихо говорил: смирись, душа.
Страдать и ждать –
закон наш неминучий.
Жизнь на земле безумно хороша,
Но в вечности она намного лучше.
И что за грусть!
Мы встретимся опять
В родной дали, что светится маняще.
И белые ромашки будем рвать
В прозрачной и весёлой райской чаще.
