Эта страшная ночь
У всех людей свои критерии оценки жизненных рубежей. У каждого свои вехи. Для кого-то детство кончилось, когда он пошел в армию, кто-то считает, что повзрослел после женитьбы и с рождением первого ребенка. Много разных историй выслушал я от друзей и знакомых. И интересных, и забавных и даже смешных. А иногда и очень серьезных. И мне захотелось рассказать свою историю.
Я повзрослел в 25 лет. Сразу. За одну ночь.
Холодный октябрь... Ночь... Моросящий дождь... унылый, нудный, как зубная боль.
И в этой ночи «жигули» на мокрой дороге на полной скорости перелетают через плиту ограждения и обрушиваются с четырехметровой высоты в яму на обрезки ржавых труб, торчащие штыри арматуры не законченной опалубки. Когда нам сообщили и мы приехали на место, то не смогли сразу по внешнему виду определить даже марку машины. Крови под искореженным металлом было столько, что ни у кого не оставалось и сомнений, что внутри только трупы.
Спустившись в котлован ремонтируемого коллектора, мы кое как умудрились с помощью монтировок вырвать одну заднюю дверь и разбить секло второй двери. Тела были изуродованы так, что не сразу стало понятно, где мужчины, где женщины. Удалось извлечь из кармана водительское удостоверение, а в женской сумочке с заднего сиденья два паспорта. Муж и жена.
Тогда старший подошел ко мне, посмотрел на мое бледное лицо и предложил. Или остаться здесь и помогать извлекать тела, или съездить по адресу, который указан в паспортах погибших супругов, чтобы известить родных. Я ни секунды не сомневался, что мне проще съездить, чем видеть все это.
Старый двухэтажный дом. На общей кухне женщина кипятит в баке белье. Я спросил ее, кто живет в такой-то квартире. Она назвала имена супругов, которые я знал из их паспортов и имя их дочери. Мы пошли вместе с соседкой в квартиру. Дверь открыла худенькая девочка 12-ти лет.
Вы когда-нибудь видели глаза ребенка, который предчувствует страшную беду. Я не знаю, как я смог раскрыть рот, шевелить губами, как я вообще смог произнести эти слова: «Твои родители погибли. Только что разбились насмерть на машине». В этот миг я проклял все и сам испугался. Это было страшно, страшно видеть как расширяются глаза ребенка как в них нарастает ужас. Как в этих уже недетских глазах рушится все: привычная жизнь, детство... целый ее мир!
Тогда той ночью, когда мне было еще только 25 лет, я понял, что самое страшное не трупы, не кровь... сколько я их потом видел.
Самое страшное причинять боль другому человеку. И самая страшная боль — боль душевная. И самое страшное понимание — понимание безысходности. Самые страшные слова: «уже больше никогда».
Я повзрослел в 25 лет. Сразу. За одну ночь.
Холодный октябрь... Ночь... Моросящий дождь... унылый, нудный, как зубная боль.
И в этой ночи «жигули» на мокрой дороге на полной скорости перелетают через плиту ограждения и обрушиваются с четырехметровой высоты в яму на обрезки ржавых труб, торчащие штыри арматуры не законченной опалубки. Когда нам сообщили и мы приехали на место, то не смогли сразу по внешнему виду определить даже марку машины. Крови под искореженным металлом было столько, что ни у кого не оставалось и сомнений, что внутри только трупы.
Спустившись в котлован ремонтируемого коллектора, мы кое как умудрились с помощью монтировок вырвать одну заднюю дверь и разбить секло второй двери. Тела были изуродованы так, что не сразу стало понятно, где мужчины, где женщины. Удалось извлечь из кармана водительское удостоверение, а в женской сумочке с заднего сиденья два паспорта. Муж и жена.
Тогда старший подошел ко мне, посмотрел на мое бледное лицо и предложил. Или остаться здесь и помогать извлекать тела, или съездить по адресу, который указан в паспортах погибших супругов, чтобы известить родных. Я ни секунды не сомневался, что мне проще съездить, чем видеть все это.
Старый двухэтажный дом. На общей кухне женщина кипятит в баке белье. Я спросил ее, кто живет в такой-то квартире. Она назвала имена супругов, которые я знал из их паспортов и имя их дочери. Мы пошли вместе с соседкой в квартиру. Дверь открыла худенькая девочка 12-ти лет.
Вы когда-нибудь видели глаза ребенка, который предчувствует страшную беду. Я не знаю, как я смог раскрыть рот, шевелить губами, как я вообще смог произнести эти слова: «Твои родители погибли. Только что разбились насмерть на машине». В этот миг я проклял все и сам испугался. Это было страшно, страшно видеть как расширяются глаза ребенка как в них нарастает ужас. Как в этих уже недетских глазах рушится все: привычная жизнь, детство... целый ее мир!
Тогда той ночью, когда мне было еще только 25 лет, я понял, что самое страшное не трупы, не кровь... сколько я их потом видел.
Самое страшное причинять боль другому человеку. И самая страшная боль — боль душевная. И самое страшное понимание — понимание безысходности. Самые страшные слова: «уже больше никогда».
