вольное. о зиме (ноябрь 2015)
Повсюду снег.
Мой шарф покрылся льдом. И небо затуманено рассветом.
Здесь люди, покоренные зимой, сидят в своих берлогах, молят лето
вернуться поскорей в холодный край
и вместо "здравствуй" говорят "прощай"
царевне в серебристом одеянье,
и воют точно стая обезьянья,
что, впрочем, правда.
От шапки лоб зудит, и строй волос
поднялся солнышком, как нимб святого. Верно,
вы знаете, вставать в ночную рань, а не дремать в покоях цесаревны,
довольно грустно. По утрам, впотьмах,
ещё горят фонарные столбы, и я иду:
румянец на щеках, дыханья пар узором завитым,
что густ и сед, как сигаретный дым.
Повсюду снег.
Сплошной звенящий снег, одевший тротуары в белый саван.
Я радуюсь. Я вижу океан:
стрекочет ветер по моим ногам -
- медуза, значит, ветер; и кальмар
в чернилах небо серое купает, и кажется, что день темнее стал.
А люди молят: "Боже, мглу отмой, верни тепло, нам так весну охота!",
но я люблю огней московских соты,
и пчел-трудяг, завьюженных зимой.
Мой шарф покрылся льдом. И небо затуманено рассветом.
Здесь люди, покоренные зимой, сидят в своих берлогах, молят лето
вернуться поскорей в холодный край
и вместо "здравствуй" говорят "прощай"
царевне в серебристом одеянье,
и воют точно стая обезьянья,
что, впрочем, правда.
От шапки лоб зудит, и строй волос
поднялся солнышком, как нимб святого. Верно,
вы знаете, вставать в ночную рань, а не дремать в покоях цесаревны,
довольно грустно. По утрам, впотьмах,
ещё горят фонарные столбы, и я иду:
румянец на щеках, дыханья пар узором завитым,
что густ и сед, как сигаретный дым.
Повсюду снег.
Сплошной звенящий снег, одевший тротуары в белый саван.
Я радуюсь. Я вижу океан:
стрекочет ветер по моим ногам -
- медуза, значит, ветер; и кальмар
в чернилах небо серое купает, и кажется, что день темнее стал.
А люди молят: "Боже, мглу отмой, верни тепло, нам так весну охота!",
но я люблю огней московских соты,
и пчел-трудяг, завьюженных зимой.
